Тройная игра афериста
Шрифт:
Рабочие труппы с трудом оттягивают слониху от бочки, крючья впиваются ей в уши, она сопротивляется. Кто-то несет запасную стенку с дверью ларька.
Хоркин с девчонкой сидят в сторонке и смотрят на происходящее. Лицо Хоркина выражает боль.
Глава 10
Опять ясно и четко вспомнилась зона, втиснувшаяся на территорию бывшего немецкого монастыря: серое влажное пространство без единой травинки, деревца - бетон, асфальт, железо,
Еще удивительней был мой барак. Туда обычно селили инвалидов, поэтому вечером он представлял колоритное зрелище: зэки отстегивали руки, ноги, пристраивали к тумбочкам костыли, вынимали челюсти. Ночью эти инвалиды издавали кошмарные звуки, похожие одновременно и на скрежет металла по стеклу, и на рожковые вопли автомобильных сигналов. Меня сунули в этот барак, чтоб быстрей окочурился, (одна из форм пресса). И такая возможность могла представиться мне быстро: большая часть инвалидов болела туберкулезом, частично залеченным в тюремной больничке.
Бараком назывался полуподвал монастыря. Раньше это был настоящий глубочайший подвал, где монастырские обитатели хранили припасы. Потом его перекрыли досками, приподняв таким образом метра на три, и устроили там лежбище для осужденных калек.
Старая канализация не справлялась с нагрузкой, под полом постоянно плескалась вода, по стенам ползали мокрицы, все вещи мгновенно покрывались плесенью. Иногда канализация отказывала окончательно и вода поднималась над полом. Просыпаешься, а у самого лица пенится и о чем-то бормочет тухлая жидкость, по которой весело плавают ботинки, отчаянные крысы и нечистоты.
В дни наводнений здоровая часть отряда передвигалась по бараку на манер кенгуру по расставленным во всю длину коридора табуреткам. Зэкам с ограниченным числом конечностей приходилось трудней. Отряд состоял из 104 осужденных, две трети которых имели вторую или первую группу инвалидности, одноногих и одноруких было больше половины...
И опять пробуждение было тяжелым, будто я выныривал из заброшенного колодца с тухлой жижей собственных воспоминаний. Слишком часто в последнее время сниться мне зона - недобрый знак.
Южное солнце еще не выглядывало из-за гор, воздух был свеж, гигантская туша моря сопела и вздыхала, вселяя в мою душу успокоение. Джинка, спящая рядом с Машей, приоткрыла один глаз, посмотрела на меня неодобрительно - что, мол, вскочил ни свет, ни заря, - и вновь зажмурилась. Я тихонько вышел во двор, попутно поставив чайник с водой на газовую плиту летней кухни, уселся под грушей и закурил первую сигарету, обдумывая совет Пахана о срочном бегстве из этого благодатного места.
– Верт, - окликнули меня, - доброе утро.
Филин, как всегда, появился рядом со мной неожиданно и бесшумно. Он достал из кармана шорт фляжку, вопросительно посмотрел на меня, усмехнулся, сделал смачный глоток, завинтил крыжечку и сунул флягу обратно.
– Не пьешь с утра, здоровье бережешь? Похвально. Тут тебе посыляка от Пахана.
– Он достал из другого кармана пухлый пакет и положил на лавочку.
– Бабки, билет. Самолет сегодня в 14-20. Мои люди тебя прикроют. Но у меня лично к тебе небольшая просьба. Из-за твоей персоны Пахан может крупно поссориться с серыми ангелами. А нам сейчас
– Что ты подразумеваешь под любезностью?
– спросил я.
– И когда ты научился так многосложно выражаться?
– Верт. Ты считаешь себя умудренным и всезнающим зеком. А на самом деле ты только верхушки схватил из нашей жизни. Лицезрел, так сказать, наши шутовские маски. Маска Злодея - мясник, маска Справедливого - Пахан, маска беспредельщика - Толстый. Но под масками живые лица и они вовсе не такие однозначные, как тебе кажется. Ты когда-нибудь задумывался почему в общей массе воров законных всего человек пятьдесят, а коронованных и того меньше? И, если ты думаешь, что управлять всей воровской кодлой бывшего СССР могут люди малограмотные, примитивные, то жестоко ошибаешься.
Я растерялся.
– Филин, не обижайся, - сказал я, - но мне действительно казалось... Впрочем, не будем об этом. Ответь только, чем это я заслужил такое хорошее отношение с вашей стороны?
– Да так, почти ничем. Человечностью. Мужеством. Честностью. Ты чтож, думаешь, что нам не хочется быть отцами, любить, проявлять человечность, честность. Мы, как монахи-аскеты, обречены нести свой крест во имя воровских идеалов. Только исповедаться нам не перед кем, а в благодарность нас ждут не райские кущи, а вышак и безымянная могила.
– Да ты поэт, Филин, - попытался иронизировать я, но сразу прервал шутку.
– Внимательно слушаю, чем могу быть полезен вашему клану?
– Я уже говорил, что ссора с ангелами нам сейчас не по делу. Переведи стрлы на себя, все равно ты сегодня сваливаешь за бугор.
– Как за бугор?
– Билеты тебе и твоей пацанке взяли в Израиль. Виза туристическая. На таможне спросят, сколько желаешь пробыть на их курорте и позволяют ли финансы. Предельный срок - три месяца, потом надо идти и продлять вид на жительство. Ксивы на тебя и дочку чистые. Так что, отдыхай. Там лучше, чем в Ялте. И море чище, и безопасно. Там, кстати, разборки запрещены. Вот я и надеюсь, что до отъезда ты переведешь стрелы на себя. Через два часа доверенное лицо Седого подает машину своему шефу. А перед этим заправляет ее бензином на коммерческой заправке в пятнадцати шагах от твоего дома. Убери его так, чтоб были свидетели, которые опишут твою внешность Седому.
– Филин, ты, похоже, из меня себе смену задумал готовить. Только я на должность мясника не гожусь.
– Ты на любую роль годишься. Впрочем, ты можешь отказаться, никто не упрекнет. Это всего лишь моя личная просьба. Пахан ничего об этом не знает и уже готовится к разборкам.
– Я все сделаю. Спасибо, что позволил мне это сделать для вас.
– Я встал. Я был по-настоящему серьезен.
Филин молча кивнул и исчез столь же бесшумно, как появился. Вот уж, действительно, Филин - сумеречный гость. Я выключил наполовину выкипевший чайник, развел в чашке три ложки растворимого кофе с тремя кусками сахара, достал из тайника наган, завернутый в промасленную тряпочку, и уселся его протирать. Плана у меня пока никакого не было.