Трудная проблема сознания

Васильев Вадим Валерьевич

50 Chalmers D. J. Consciousness and its place in nature. P. 270.

51 Chalmers D. J. The Conscious Mind. P. 340.

52 В диссертации 1993 г. он поддерживал ее гораздо более решительно.

53 Chalmers D. J. Moving forward on the problem of consciousness. P. 403.

54 Ср.: Polger T. Rethinking the evolution of consciousness // The Blackwell Companion to Consciousness. P. 78. Полгер справедливо утверждает, что из тезиса о «несущественности» сознания для реализации той или иной функции (т. е. из тезиса о том, что эта функция могла бы быть реализована и при каких-то других условиях) еще нельзя заключать к его эпифеноменальности. См. также: Flanagan О. Conscious inessentialism and the epiphenomenalism suspiction // The Nature of Consciousness. P. 357–373.

55 См.: Chalmers D. J. Ontological anti-realism. TS 2007

Глава 5. Назад в будущее

Прежде чем двигаться дальше, нам надо осмотреться и оценить ситуацию, в которой мы оказались. Внимательные читатели могли заметить, что она несколько отличается от той, перспектива которой вырисовывалась в конце первой главы. Там шла речь о том, что в последующих главах будет представлена почти что гегелевская триада решений «трудной проблемы

сознания» и что мы увидим диалектическое продвижение от прямолинейной «тетической» установки Сёрла, раздувающего «квалитативные» интуиции здравого смысла в пику когнитивной науке, которая изучает сознание с позиции третьего лица как свойство определенных физических систем, к абсолютному квалитативному нигилизму когнитивиста Деннета, отрицающего само существование сознания, и, наконец, завершим нашу экспозицию синтетическими схемами Чалмерса, в которых ментальное все же будет приведено к общему знаменателю с физическим. Действительность оказалась менее драматичной по гегелевским стандартам, но существенно более драматичной в другом плане.

И драматизм этот заключается в том, что пока мы просто не увидели реальных попыток позитивно решить «трудную проблему». Конечно, мы прошли по галерее онтологических схем соотношения квалитативных состояний и физических процессов в мозге, но ни одна из них не позволяла четко ответить на вопрос, почему эти физические процессы вообще сопровождаются сознанием, а не происходят, по удачному выражению Чалмерса, «в темноте». Между тем именно этот вопрос составляет ядро «трудной проблемы». Поскольку даже сам изобретатель «трудной проблемы» воздерживается от ее решения, то нельзя не задуматься — а стоило ли вообще ее поднимать? Или это стоило сделать для того, чтобы кто-то задался целью показать, что она в принципе не может быть решена? Такой ограничительный проект, напомним, пытался реализовать К. Макгинн. Выходит, что он единственный, кто всерьез хотел решить «трудную проблему», с тем, правда, уточнением, что он не использовал термина «трудная проблема сознания» и что его решение чисто негативно [1] .

[1]

К тому же это решение было предложено еще до появления термина «трудная проблема сознания».

Не будем спешить с ответами. И не будем отбрасывать рассмотренные ранее позитивные теории — я анализировал их совершенно не для того, чтобы в конце концов торжественно провозгласить, что они ничего не дают. Наоборот, я считаю, что именно эти теории, как ничто иное, могут подтолкнуть к решению «трудной проблемы». Эту роль они могут сыграть потому, что «трудная проблема» как таковая связана с другими важными вопросами, которые обсуждаются и решаются авторами упомянутых теорий. Одним из них является вопрос об онтологическом статусе квалитативных состояний. Так что забудем на время о «трудной проблеме» в ее, так сказать, «ядерном» аспекте и займемся ее периферийными моментами — в надежде, что нам еще удастся вернуться к нашей главной теме.

Вопрос об онтологическом статусе квалитативных состояний, на котором мы должны будем сосредоточиться, может, правда, показаться очень уж размытым. Отчасти с этим можно согласиться, но в любом случае у него есть один ракурс, который допускает конкретное рассмотрение. Речь идет о каузальной роли квалиа по отношению к физическим процессам. Очевидно, что понимание этой роли напрямую увязано с характеристикой онтологического статуса ментальных состояний. Если, к примеру, квалиа каузально бесплодны, то они либо вообще не существуют, либо должны быть признаны подозрительными эпифеноменами. С другой стороны, если можно показать, что квалиа обладают реальной действенностью (рассуждения о каузальной релевантности неких протоквалитативных состояний, как я показал раньше, лишены всякого смысла), то перед нами открываются совершенно иные перспективы. Квалиа могут оказаться нередуцируемой, а возможно даже субстанциальной реальностью, вторгающейся в материальные процессы и разрушающей каузальную замкнутость физического. Если же мы держимся за принцип каузальной замкнутости, но при этом хотим признать каузальную релевантность квалитативных состояний [2] , то нам, как считали многие, ничего не остается, как решиться на радикальное отождествление квалитативных состояний и физических процессов в мозге.

[2]

 О понятии каузальной релевантности — см.: Черняк А. З. К вопросу о каузальной эффективности ментальных свойств // Философия сознания: классика и современность. М., 2007. С. 105–113.

Урок предыдущих глав состоит, однако, в том, что все перечисленные варианты выглядят очень сомнительно. Бесперспективно элиминировать квалитативные состояния, как это делает Деннет, но бесперспективно и признавать их самодостаточность — слишком уж очевидна фундированность таких состояний нейронными процессами. Да и отрицание каузальной замкнутости физического — слишком серьезный шаг, чтобы делать его без необходимости. Впрочем, если не делать его, то, как кажется, надо выбирать между теорией тождества, которая, как я пытался показать ранее, в принципе неверифицируема и в силу этого несостоятельна, и эпифе — номенализмом [3] . Соответственно, приходится выбирать эпифеноменализм. Мало кто спорит, что эпифеноменализм — неуклюжая конструкция, но теперь мы можем понять, почему Чалмерс (и это тоже важный урок) писал, что, хотя все решения проблемы сознания плохи, эпифеноменалистское может оказаться лучшим из того, что имеется у нас в наличии.

[3]

 Кроме того, теория тождества, как доказывал, в частности, Дж. Ким, не избавляет от опасности эпифеноменализма (ведь ментальные состояния все равно могут лишиться действенности в качестве таковых), хотя некоторые традиционные возражения против эпифеноменализма теряют при этом свою силу. См.: Horowitz A. Is there a problem in physicalist epiphenomenalisin? // Philosophy and Phenomenological Research 59: 2 (1999). P. 421–434. Впрочем, все плюсы физикалистского эпифеноменализма обесцениваются несостоятельностью самой теории тождества.

В самом деле, эпифеноменализм по крайней мере не отрицает тезис о реальности квалиа. Кроме того, он не отрицает каузальную

замкнутость физического, на допущении которой, как многие полагают, держится чуть ли не все естествознание. Платить за совмещение этих тезисов приходится тем, что сторонники эпифеноменализма вынуждены оспаривать одну из аксиом здравого смысла, а именно представление о том, что наши сознательные состояния оказывают влияние на поведение. Нейтрализовать эту аксиому, впрочем, несложно. Здравый смысл говорит нам, что если я, скажем, хочу поднять руку, то желание сделать это является по меньшей мере одним из компонентов причины этого моего последующего действия. Эпифеноменализм, однако, настаивает на отсутствии каузального потенциала у подобных ментальных состояний. Противоречие, впрочем, можно устранить, отметив, что реальной причиной поднятия руки может быть нейронное событие, скоррелированное с желанием сделать это. Здравый смысл попросту не учитывает существования такого события, но он не может не согласиться с возможностью подобного объяснения. Иными словами, феноменология корреляции желания поднять руку и соответствующего физического движения не меняется от того, истинен или ложен эпифеноменализм. Поскольку здравый смысл базирует свои выводы о реальности ментальной каузальности только на этой феноменологии, здравый смысл не может рассматриваться как довод против эпифеноменалистской позиции [4] .

[4]

 Нельзя поэтому согласиться с тезисом Д. Льюиса о том, что представление о квалитативном опыте аналитически влечет за собой представление о его каузальной действенности — см.: Lewis D. An argument for the Identity theory // Journal of Philosophy 63: 1 (1966). P. 20.

В тех местах «Сознающего ума», где Чалмерс защищает эпифеноменализм, он, разумеется, рассматривает подобный ответ критикам эпифеноменализма с позиций здравого смысла. Ответ, заметим, вполне убедительный [5] . Проблема, однако, в том, что эпифеноменализм можно критиковать и с других позиций. Чтобы разобраться в этом, уместно напомнить историю этой любопытной концепции.

Традиционно считается, что первым последовательным эпифеноменалистом был Томас Гексли. Он, правда, не употреблял термина «эпифеноменализм», используя другое название — «автоматная теория» [6] . Но, вообще говоря, тезис о каузальной бесплодности психических состояний отстаивал еще Хр. Вольф. Мотивы Вольфа, впрочем, отличались от тех, что принимал в расчет Гексли в конце XIX века. Вольф отталкивался от лейбницевской идеи предустановленной гармонии между душой и телом, в свою очередь зависящей от положения, что наш мир является наилучшим из возможных миров. Согласно концепции предустановленной гармонии, психические и телесные состояния коррелятивны, но реально не влияют друг на друга. Самого Лейбница, учителя Вольфа, трудно считать эпифеноменалистом (хотя Спиноза, подтолкнувший Лейбница к теории предустановленной гармонии, был близок эпифеноменализму), так как его концепция физического не укладывается в привычные контексты проблемы сознание — тело: тела в основе своей являются совокупностями психических монад, и в рамках его системы можно, скорее, говорить о гармоническом соответствии перцепций этих простых субстанций. Вольф же лишил телесные сущности психических характеристик и поэтому оказался гораздо ближе современному эпифеноменализму.

[5]

 См. также: Pauen M., Staudacher A., Walter S. Epiphenomenalism: Dead end or way out? // Journal of Consciousness Studies 13: 1–2 (2006). P. 7–19.

[6]

 У. Робинсон доказывает, что термин «эпифеноменализм» восходит к критику Гексли У. Джемсу. См.: Robinson W. S. Epiphenomenalism: Entry in the Stanford Encyclopedia of Philosophy, 2007.

В отличие от Вольфа, эпифеноменализм которого базировался на метафизических предпосылках — и был все же относительным, так как классический эпифеноменализм говорит не только о каузальной бесплодности ментального по отношению к физическому, но и о том, что сознание порождается мозгом, а Вольф это отрицал (поэтому точнее относить его, как и Спинозу, к параллелистам) [7] , — Гексли отсылал к естественнонаучным данным, свидетельствующим о независимости телесных движений от наличия или отсутствия сознания. Обобщив имеющийся у него экспериментальный материал относительно поведения животных и людей с повреждениями мозга, он заключил, что психические состояния не влияют на поведение, являясь чем-то побочным, чем-то таким, что можно сравнить с паровозным свистком. Подобно пару от свистка, эти состояния порождаются мозгом, но не оказывают на него какого-либо обратного влияния. Впрочем аналогия неточна. Пар от свистка вследствие гравитации все же оказывает влияние — пусть и ничтожное — на движение паровоза. Эпифеноменалисты отрицают даже ничтожное влияние [8] .

[7]

 Впрочем, некоторые трактуют эпифеноменализм широко — так, что в эту рубрику попадает не только параллелизм, но и окказионализм. См.: Crane Т. Mental causation. TS 2003. P. 5.

[8]

 H. Кемпбелл доказывает, что Гексли занимал именно такую позицию — см.: Campbell N. What was Huxley's epiphenomenalism? // Biology and Philosophy 16 (2001). P. 363–365.

Отметим, что эпифеноменализм — в варианте, предложенном Гексли, — не выглядит хорошо обоснованной доктриной. Из того, что лягушки могут совершать сложные движения при удалении частей головного мозга — на этот факт, в частности, и ссылался Гексли, — еще не следует, что поведение организма не нуждается в сознании. Ведь роль сознания, к примеру, может состоять в корректировке или «тонкой настройке» рефлекторных поведенческих реакций. Это предположение подтверждается анализом интереснейших экспериментов, проделанных в последние десятилетия и связанных, в частности, с исследованием феномена так называемого «слепого зрения» [9]

[9]

 См., напр.: Stoerig P., Cowey A. Blindsight in man and monkey. Brain 120 (1997). P. 535–559; Weiskrantz L. The case of blindsight // The Blackwell Companion to Consciousness. P. 175–180.