Трудный ребенок
Шрифт:
События сегодняшнего дня меня расстроили, а еще угнетало назойливое предчувствие беды.
Осень? Вряд ли. Все же обстановка в доме атли накалена до предела, моя дочь встала перед непростым выбором, Влад старается удержать позиции, а я... Я не уверена, что смогу довести начатое до конца.
Я сослалась на усталость и собралась домой. На душе было мерзко, изнутри разрывали сомнения и страх. Глеб вышел вслед за мной на лестничную площадку, пропустил пожилую соседку, с нескрываемым любопытством зыркнувшую в щель закрывающейся двери защитницы атли. Люди, а! Все им нужно
Мы спустились вниз в полном молчании, и я остановилась у темных кованых перил под козырьком. Дождь кончился, но небо давило на плечи неизлитыми слезами и противными сомнениями. В холодном осеннем воздухе ослабляющим ядом растворилась тревога.
Странно, что на людей не действуют чужие эмоции. Кажется, из тебя льется все через край – страх, неуверенность, отчаяние, а они не замечают. Идут себе по своим делам, почти не глядя по сторонам, а ты медленно умираешь в сторонке.
– Забей на Лару, она иногда городит чушь. – Глеб встал рядом и положил руку мне на спину.
– Хочу домой, – призналась я и уткнулась лбом ему в плечо.
– Поехали.
– Что если я не смогу? – серьезно спросила я, понимая, что это действительно может произойти. Не сумею воплотить свой план в жизнь, оступлюсь, струшу – и все пропало. Все, чем мы жили, что любили. Мало-мальски налаженный мир в доме. Вечерние посиделки. Разговоры ни о чем. Даже такие вот стычки, как сегодня.
Все это поглотит вязкая, приторно-сладкая темнота Чернокнижника...
Глеб отстранил меня, взял за плечи и посмотрел прямо в глаза. Даже не в глаза, нет – в душу. Глубоко, туда, где болело, где клубилось отчаяние. Где старые раны еще напоминали о себе, где ныли давно зарубцевавшиеся шрамы. И сказал:
– Сможешь. Потому что на твоей стороне правда. Атли. Я. Потому что сильнее тебя я никого не встречал. Ты делаешь обманный маневр всеми этими соплями, но в решительный момент не медлишь. Послушай, что говорит пропахший бензином и дорогами раздолбай. У тебя получится, Полевая.
– А вдруг в этот раз не выйдет? – прошептала я, но не смогла сдержать улыбки.
– Да, это ты тоже всегда спрашиваешь.
Я запустила ладони в волосы, словно таким образом могла прогнать навязчивые сомнения. Истощенная жила не посылала видений, но я и так знала – чувствовала нутром – поединку быть. И не где-то в мифически далеком будущем. Скоро. Так скоро, что я не успею опомниться.
И Влад знает об этом. Не поэтому ли так маниакально ищет близости? Не поэтому ли мне так трудно отказать?
Смерть не обмануть, ее можно лишь отсрочить. Что ж, я попробую. Потому что я жива. Жива, несмотря ни на что. И ни один колдун, ни один охотник не получит эту жизнь легко. Обломается!
Митаки уезжали шумно. Женщины обнимали Иру, причитали, громко смеялись и громыхали по лестнице дорожными сумками. Прям табор цыган какой-то. Мужчины же, напротив, молчаливо и сдержанно ждали их внизу. Иван поблагодарил Влада за гостеприимство, велел дочери заботиться о муже, и они покинули дом.
Сразу стало тихо и как-то... пусто.
В целом ноябрь остался ноябрем. Унылым и хмурым, с низким тучами и полусгнившей листвой под ногами, со скользкими от моросящего дождя дорожками и темными, гнетущими вечерами в ожидании неизбежного.
Впрочем, я не просто ждала. Погода-затейница, вопреки прогнозам синоптиков, сыпала дождем каждый день. И каждый день я копила. По крупицам собирая дары, ниспосланные богами, сосредотачивала в жиле кен, с каждым днем ощущая себя сильнее. Увереннее.
Глеб частенько заезжал к Ларе, помогал и вообще поддерживал. Как-то странно они сблизились, хотя у Лары в атли и не было друзей, как оказалось. Были поклонники – Глеб говорил, Филипп всерьез предлагал ей отношения, намекал на свадьбу. Но защитница предложение принимать не торопилась. Да уж, Филипп – совсем не тот герой.
А у меня была квартира. Там уж я разгулялась не на шутку. Переставляла мебель, пока меня не начала устраивать обстановка. Сменила шторы на кухне, купила недостающую посуду, скатерти, постельное белье.
Я стирала, утюжила, мыла, чистила, и каждый вечер валилась с ног от усталости.
Так было проще. Меньше мыслей, переживаний, меньше проявлений страха, который растекался по венам, стоило мне только замереть. С каждым днем все сильнее, отчетливее слышался в голове лязг воображаемых мечей, и липкая воображаемая кровь заливала отполированный воском пол.
Поэтому я фанатично занималась квартирой. Благо дел хватало на каждый день.
В тот понедельник я вымыла посуду, в очередной раз отполировала мебель и выгладила белье. Музыку включила громко, и не менее громко подпевала вокалистке с тонким оперным сопрано.
В общем, когда я поняла, что ко мне кто-то пришел, входная дверь сотрясалась от сильного стука. Даже грохота. Видимо, за музыкой я не услышала звонок.
Что мне нравится в отношениях с друзьями – ты никогда не смотришься в зеркало, не поправляешь прическу и макияж перед их приходом. Просто открываешь дверь и ругаешь друга за осыпавшуюся штукатурку, а затем тянешь на кухню пить кофе.
Я так и застыла на пороге, растрепанная, ненакрашенная с несуразной гулей на голове. Но уже не думала об этом. Сердце пропустило удар, странно ухнуло и забилось быстро-быстро. Словно пыталось разжечь костер в груди трением.
– Такой грохот. Я подумал, тебя там убивают, – сказал Влад и улыбнулся.
Я шумно выдохнула. Мне не понравилось ни то, что он пришел, ни тон его голоса – вкрадчивого, хриплого, с затаившимися нотками отчаяния.
– Что ты здесь делаешь? – Показалось, в моем голосе оно тоже сквознуло – только отчетливее, не таясь. Смешалось с испугом и злостью оттого, что нам нужно все это пережить.