Трудовые будни барышни-попаданки 5
Шрифт:
– Евстафий Евстафьевич в командировке, а Иван Иваныч приболели, – улыбнулся он, и я поняла, что это русифицированные имена-отчества начальства. – Наши новые диковинки я показал. А вы с чем пожаловали?
Я достала револьвер – один из тех, которыми мы недавно удивляли Бенкендорфа. Как и ожидала, оружейника особенно заинтересовала не барабанная конструкция, а патроны. Я всегда носила с запасом, показала.
– Колпачок для воспламенения пороха, по-нашему поршень, французы назвали бы пистоном, – задумчиво сказал оружейник. – Слышал, а вижу впервые. Давайте-ка оставим
Лизонька переместилась с книгами и тетрадью за начальственный стол, а мы отправилась в кузнечный цех, точнее на его задворки. Самое подходящее место для испытания карманных огнестрелов.
Петр Львович успешно справился с незнакомой моделью, отправив шесть пуль в заиндевелые бревна. Попросил еще патроны, перезарядил, еще шесть раз громыхнул.
– Хорошая штука, – сказал он. – Из всех многозарядных решений – самое лучшее. Для коммерческих потребностей пока не выпускаете?
– Не планирую. Хотела спросить у вас как у лучшего из знакомых мне оружейников: что скажете?
Собеседник задал мне несколько дельных вопросов, в том числе о себестоимости капсюля. Подвел итог:
– Этот пистолет – штука хорошая, но в России будет интересен лишь офицерам на Кавказе и в других местах, где война – вроде питерского дождя. Против толпы с кинжалами пользительно. Умные офицеры со временем начнут убеждать высокое начальство, что надо бы вооружить и нижних чинов. Но не сразу. Путешественникам не особо нужно, страна у нас спокойная. Так что такой инструмент полезен лишь за границей.
Направились обратно. Петр Львович остановился у входа в здание.
– Покурю здесь, чтобы не вредить ребенку дымами.
Я не успела похвалить собеседника за такое прогрессивное мышление, как он продолжил:
– Что же касается пистонного принципа… Откровенно скажу, Эмма Марковна: если бы наш заводской умелец сделал ружье-многострел, да еще с нарезным стволом, что стреляет в шесть раз шустрей нынешнего, и прописал бы порядок, как это ружье клепать много и быстро… Я бы этого умельца, во-первых, поблагодарил. Во-вторых, пошел бы с ним гулять по реке Упе и утопил бы ружье в проруби, а для верности и мастера.
Я еле сдержала смех, вспомнив Мишин опыт с автоматической штурмовой винтовкой. Узнай об этом мой собеседник – пожалуй, отправил бы изобретателя в доменную печь вместе с изобретением.
– Потому что, Эмма Марковна, начальство удивится такому ружью. Но в производство не поставит: дорого в выделке, да и для кого? Слыхал, сейчас в войсках даже егерей стрелять не учат, только шаг, только штык. Чудо-ружье – в музей, а вот схема в музее не запылится. В Джоне Иваныче сразу проснется англицкий патриотизм, и схема окажется в Лондоне. Там в министерствах тоже хватает замшелых пней, но тысячу ружей закажут в Энфилде сразу. Проверят в Индии, поймут превосходство над обычной фузеей, перевооружат всю армию. А там остальная Европа подтянется. И как бы не встретилась наша пехота, с гладким стволом да малым огневым умением, с многострельным и дальнострельным неприятелем.
– Хотела бы возразить, но не могу, – вздохнула я.
– Поэтому, Эмма Марковна, –
Петр Львович говорил страстно, но тихо, как и полагается, когда рассуждаешь о царях. А я молча печалилась. Александра Палыча уже ни в чем не убедишь, разве податься в тайные старцы. Его преемник неравнодушен к технике, но поупрямистей старшего братца.
Глава 6
– Доченька, помоги мне, пожалуйста!
– Написать этой глупой княгине?
Я кивнула и прибегла к не совсем достойному оружию – умоляющему взгляду.
Мы уже сутки как покинули Тулу и остановились на довольно-таки приличной станции с трактиром и простенькой гостиницей. Клопы погибли, наши спутники легли спать, а мы Лизонькой и Зефиркой сидели при свечах. Дочка только что сдала короткий зачет по грамматике и помогала в эпистолярных трудах.
– Объясни ей, что я не смогла заехать, что ее люблю, уважаю… милая, сама придумаешь.
«…что станет говорить княгиня Марья Алексевна?» Кому-то покажутся смешными огорчения Фамусова, но я понимаю его прекрасно. Как человек, которому иногда что-то нужно от такой престарелой и очень влиятельной княгини. Например, убедить племянника дать вольную лакею, что учился с барином и в шестнадцать лет понимает математику лучше выпускника университета. А племянник артачится. Найти добрые слова для тети – и человек спасен.
Так что, пока крепостное право не отменили, приходится лебезить перед такими вот ЛОМами – лидерами общественного мнения, Марьями Алексевнами.
Лизонька надула губки, показывая, что письмо-то напишет, но как ей неохота! Чтобы оттянуть начало постылой работы, еще раз взяла в руки отложенный конверт, со «знакомым» почерком, адресованный Соляному ведомству. Повертела в руках, пригляделась.
– Маменька, а на обороте карандашом Зефирка нарисована…
У родителей есть множество ограничений. Например, громко и грубо ругаться в присутствии детей. Даже по собственному адресу. Даже если это полностью заслужено.
Ну скажите, кто мешал мне повертеть злосчастный конверт хотя бы в Туле? Разглядеть подростковый почерк, пусть копирующий почерк отца, но все равно немного детский, неуверенный. И увидеть на другой стороне конверта вполне отчетливо прорисованную собаку, ту самую, что сейчас пыхтит у ног Лизоньки.
Значит, Степа писал под присмотром злых и опасных глаз. Потому-то оставил знак, ничего не говорящий надсмотрщику, зато понятный мне с первого взгляда. И мог ли подумать, что дура бросит взгляд лишь за триста верст от Москвы, когда повернуться и помчаться в Первопрестольную – отдельная история, на несколько дней пути.