Тряпичная кукла

Ферро Паскуале

После этого проклятия я вновь оказалась на скалах у Кастель-дель-Ово. Как сирена Партенопа, я всегда стояла там, по вечерам до меня долетал шёпот, сообщавший о том, что происходило в Сант-Апостоли. Адолората родила тройняшек на радость всем, а через год ещё троих, и так происходило последующие три года, всего девять детей, она рожала до тех пор, пока не умерла при родах. Он — мой муж — чуть не сошёл с ума, но в этом своём сумасшествии прикоснулся к горничной, которая родила ещё троих детей одновременно. Затем прикоснулся к дочке консьержки, к соседке, в общем, все женщины, соприкасавшиеся с моим мужем оказывались беременными. Мое проклятие настигло и его. И я каждую ночь стояла у кровати своего мужа, изводя его своим присутствием и своими речами. За несколько лет он умудрился зачать более тридцати детей, и его стала разыскивать жандармерия и его тесть. Иногда я слышу, как муж бормочет: «Прости», — потом, будто раскаиваясь в этом извинении, прикусывает себе губу до крови. Я так ни разу и не поняла, слышит ли он мои слова, но тем не менее

отвечала: «Как я могу простить тебя? Ты никогда не думал обо мне, ты всегда был эгоистом, и однажды вечером овладел мною у дерева в саду, возле моего дома… Ты просишь прощения? Просишь оставить тебя в покое? Я не могу этого сделать. А кто мне подарит этот покой? Ты забрал всё, что у меня было: надежды, мечты, красоту, забрал всё… и даже мою жизнь, а теперь ты хочешь прощения, и именно от меня? Ну уж нет! Нет! Нет! Я умерла, а ты должен жить в муках и страданиях, какие в своё время причинил мне сам. Я была хорошей девушкой из приличной семьи, которая меня любила, я училась, работала помощником у нотариуса, у меня вся жизнь была впереди». Я рассказывала ему всё это, он плакал и продолжает плакать сейчас, слоняясь по улицам города, гонимый людьми, но не своим чувством вины за то, что погубил столько несчастных женщин. Мне казалось, что эта месть принесёт мне успокоение, но я всё время слышу плач тысяч новорождённых и стенания своего безжалостного мужа. Я приговорена к смерти, которая и не смерть вовсе, а своего рода чистилище, которое кажется адом, приговорена слышать голоса, стоны и мольбы. Но почему? В чём моя вина? В том, что я родилась? И сразу была приговорена… Заканчивается сон, и я внезапно просыпаюсь вся в поту, тысяча вопросов разрывают мою голову, и я больше не могу заснуть.

Любовь в моей жизни

Я, когда немного выпью, всегда говорю правду, но, если честно, чтобы отпраздновать прекрасный момент в своей жизни, я выпила несколько литров вина и теперь хочу признаться во всём… во всём. Помимо Китайского идола и каких-то ещё историй… у меня была настоящая любовь. Да, любовь, которая перевернула всю мою жизнь, свела меня с ума, это такое чувство, как будто собака покусывает тебе сердце. А потом я превратилась в потерянную куклу с растрёпанными волосами, убитую тысячу раз, как те куколки вуду, пронзённые сотней, тысячей булавок, не пролившую ни капли крови, но осознающую свою тоску, смерть души. Почему? Потому что я любила его больше жизни, но давайте всё по порядку.

Моя бабушка аристократка рассказывала, что, когда я появилась на свет, вся больница сбежалась — такая я была красивая, а ещё потому что, когда меня отмыли после рождения, не могли определить мой пол, странно, но у меня был малюсенький половой член, почти как пуговка. «Не беспокойтесь, синьора герцогиня, со временем мальчик будет развиваться хорошо, вырастет здоровеньким», — говорил профессор, но, казалось, не был до конца убеждён в своих словах. И в самом деле, я росла, но «приборчик» — никак, я становилась всё более женственной, у меня были длинные светлые кудрявые волосы. Когда мы с бабушкой прогуливались, люди останавливались и говорили: «Какая красивая девочка, будто лучик солнца!» Бабушка улыбалась, и я тоже, ведь для мира, для людей, но самое главное — для себя самой я была девушкой, девушкой благородного происхождения, из семьи, в генеалогическом древе которой были папы, епископы, кардиналы, даже один князь и король. Моя бабушка была единственной, кто не важничал и не зазнавался. Моя мать, герцогиня, и мой отец, герцог, вели себя высокомерно… Только представьте себе, иметь ребёнка — что-то вроде гермафродита, недоразумение какое-то, но самое главное, что чем старше я становилась, тем больше чувствовала себя девушкой, во мне не было ничего мужского, только эта маленькая запятая в трусиках. Пока моя бабушка была жива, никто меня не обзывал и не дразнил, мои родители предпочли переехать в поместье в сельской местности и нанять мне домашнего учителя. Я была настолько большим позором для них, что они хотели запереть меня в психушке, но моя бабуля пригрозила лишить их наследства, и тогда они отступили, приняв условия бабушки — обращаться со мной хорошо и дать мне возможность учиться. Всё шло нормально, я росла и становилась всё более красивой, гораздо красивее, чем эта прыщавая швабра — моя сестра — и чем этот тупица мой братец, но потом случилось несчастье. Моя бабуля умерла на радость всей семейке, которая терпеть не могла мою бабушку. Я помню, что в день похорон меня заперли в комнате, как Золушку, никто не должен был видеть эту позорную красоту. Из окна я смотрела на гостей, которые пришли выразить свои соболезнования, они подъезжали на шикарных автомобилях, были одеты в роскошные костюмы, все дамы разряженные, будто в театре. Я плакала, а снизу доносился пошлый смех и тупые шуточки про смерть бабушки. «И вот это — аристократы… может, титул даёт им такую свободу поведения… Но настоящий аристократ должен обладать благородством сердца и широтой души», — думала я, слушая скользкие смешки этих так называемых представителей высшего общества и понимая, что никто из них так и не поинтересовался, где же юный герцог Артуро, как будто меня вычеркнули из памяти людей, но я существовала, о чём явственно напомнил нотариус, когда вскрыл завещание. Я не присутствовала при этом, потому что по-прежнему была заперта в своей комнате, но по возвращении семейства услышала жуткие

вопли матери: «Я не могу в это поверить! Эта старая свинья всё завещала Артуро, а если мы отправим его в интернат, то лишимся поместья — единственного, что она нам оставила. И кроме того, завтра приедет нотариус, чтобы познакомиться с Артуро… он будет навещать его раз в месяц и проверять, что мы действительно хорошо обращаемся с ребёнком, и так — пока Артуро не достигнет совершеннолетия…» Потом началась истерика, слёзы и проклятия. На следующий день наша горничная вошла в мою комнату вместе со старым господином, они одели меня в костюм, завязали галстук, отрезали мои кудри, затем отвели в гостиную, я уселась на диване, скрестив ноги. Моя мать косо посмотрела на меня и сказала:

— Не сиди ногу на ногу, как баба, постарайся принять мужскую позу, скоро приедет нотариус, он хочет познакомиться, будет задавать тебе вопросы, хорошо ли мы к тебе относимся, прошу тебя, Артурино, не забывай, что ты герцог, расскажи, что о тебе заботятся в этом доме… ты меня понял?

Когда мама называла меня Артурино, у меня на голове волосы вставали дыбом и я становилась раздражительной.

— Я могу сказать нотариусу, что вы держите меня в комнате взаперти и никогда не разрешаете сидеть с вами за столом, в особенности когда приходят гости? — спросила я.

После этих слов моя мама вся позеленела, как цукини.

— Никогда не смей говорить такие вещи… и попытайся говорить более мужским голосом. Ты хорошо меня понял?

Она была совершенно без сил, но я продолжала наступление. Мне уже исполнилось шестнадцать лет, но я не была дурочкой, моя бабушка сформировала во мне очень сильный и решительный характер, такой же, как был у неё.

— Хорошо, сударыня-матушка, я сделаю, как вы говорите, но только при одном условии: я больше не хочу сидеть в запертой комнате, я хочу гулять по деревне, играть с другими детьми в усадьбе… А с голосом я ничего не могу сделать, он такой от рождения, извините.

Мама ещё больше помрачнела, и с молчаливого согласия моего папочки-идиота герцогиня заключила:

— Ну ладно, сделаем, как ты хочешь, но, по крайней мере, ты можешь хотя бы говорить о себе в мужском роде… умоляю тебя!

Это вымученное «умоляю тебя» она сказала едва слышно, я не хотела нервировать её ещё больше… и согласилась. Напряжение висело в воздухе, его можно было резать лезвием ножа, и тут раздался резкий звонок в дверь, дворецкий встретил и проводил к нам нотариуса, мы все сидели в застывших позах, похожие на семейку Адамс. Нотариус был очень молод, он с любопытством смотрел на нас, внимательно изуучая одного за другим, потом, обращаясь к моему брату, сказал:

— Хорошо, я вижу, ты здесь единственный мальчик, наверняка ты и есть маленький герцог Артуро.

Мне захотелось злобно рассмеяться, но мой братец, как говорят в Неаполе, сел в лужу, в общем, опростоволосился, заметив:

— Нет, господин нотариус, герцог Артуро — это вот эта, — и показал на меня.

Мама влепила моему брату такой сильный подзатыльник, что у бедолаги изо рта вылетели зубные скобы.

— Надо говорить «этот», — нравоучительно поправила она.

Нотариус, еле сдержав улыбку, сказал матери:

— Уважаемая синьора герцогиня, не утруждайте себя, ваша покойная мать всё мне объяснила, я уже несколько лет веду её дела, я в курсе, прошу прощения за ошибку… Вы можете представить мне герцога Артуро, и, с вашего позволения, я хотел бы побеседовать с ним наедине.

Молодой юрист внушал мне доверие и нравился как человек, я встала, сделала женственный реверанс и села обратно. Мои родственники вышли, оставив меня вдвоём с нотариусом, но я чувствовала их присутствие за дверью. Он присел рядом со мной и прошептал:

— Не бойся, я был другом твоей бабушки, и мне хотелось бы подружиться и с тобой. Давай на ты?

Я согласилась.

— Ладно, будем друзьями, — продолжал нотариус, — если хочешь, я стану обращаться к тебе как к девушке, как это делала старая герцогиня, но это наш секрет, и в обществе других я буду называть тебя герцогом Артуро.

Я осталась очень довольна встречей с нотариусом, он действительно внушал доверие. Он не задал мне ни одного вопроса по поводу того, как ко мне относятся в доме, у меня будто камень с души свалился, потому что, по сути, я была маленьким подростком, и могла бы рассказать всю скрытую правду, которая очень не понравилась бы моему благородному семейству. Молодой человек попрощался со мной и со всей семьёй и оставил для связи номера телефонов, на всякий случай. Ещё он добавил, что, как и сказано в завещании, будет приходить к нам раз в месяц до моего совершеннолетия. После ухода нотариуса меня забросали вопросами, мать нападала на меня, а отец безмолвно смотрел и курил свою вонючую сигару, брат и сестра нависали надо мной, тяжело дыша, и тогда у меня откуда-то изнутри вырвался такой истошный, почти мужской вопль… все замолчали, даже отец перестал курить.

— Нотариус спросил, как вы со мной обращаетесь, я ответила, что хорошо, но он уже знал, что вы меня запираете, чтобы я не присутствовала на праздниках и не встречалась с гостями, и сказал, что если это ещё раз повторится, то я должна буду его предупредить… так что разбирайтесь сами, — сказав это, я бегом поднялась по лестнице в свою комнату.

Я не могла поверить, что эта сумасшедшая ложь заткнула всем рты. Через несколько часов я позвонила нотариусу и сообщила ему о произошедшем, он смеялся, как ненормальный: «Ты всё правильно сделала, девочка, если это произойдёт ещё раз, обязательно сообщи мне… пока, до скорого!»