Трясина
Шрифт:
После ссоры с матерью ему уже было как-то всё равно, что про него подумают в селе. Хуже матери про него всё равно никто не думает. Поэтому пошёл он теперь прямо по улице, не скрываясь.
Свет горел. Тоха постучал. Саввиха выглянула, узнала Тоху, пошла открывать.
– Здравствуйте, – сказал Тоха. – Я это… вот… – и он выставил перед собой ящик с инструментами.
– А-а, – протянула Саввиха, – ну заходи, заходи.
Она проводила Тоху в дом, усадила за стол.
– Счас, хотя бы чаем тебя напою. – И Саввиха пошла на
Тоха сел на стул, поставил ящик с инструментами рядом, у ног, и принялся разглядывать избу. В первый раз он был поражён количеством трав в её доме, а теперь мог заметить гораздо больше. Крупные красные и жёлтые цветы на клеёнке, жёлто-бежевые обои, довольно выцветшие. А на полочке в углу Тоха увидел небольшую икону – в первый раз он её не заметил. Потом Тоха задержался взглядом на портрете молодого мужчины в военной форме.
– Кто это? – спросил Тоха, указывая на портрет, когда Саввиха вышла из кухни с двумя чашками, от которых шёл пар.
– Это мой сын. Вишь, в Афгане-то не погиб, а вот после… Война повредила ему голову, видать, насмотрелся там всякого, пить начал. Как твой отец, только от другого. А потом в пьяной драке в городе его и порезали. Он не мог себя сдерживать, вот и ввязался во что-то, уж не скажешь, кто первый начал. Может, и сам полез.
Тоха посмотрел на портрет: молодой человек на фото задорно улыбался. «Наверное, специально для матери фотографировался», – подумалось Тохе. Его отец тоже был красивым в молодости: карие глаза, светлые волосы на макушке, которые к вискам и затылку переходили в тёмные. Всё это досталось Тохе по наследству.
– А отчего, вы думаете, мой отец запил? – спросил Тоха.
– Ну, мы с тобой ещё столько чая не выпили, чтоб я тебе рассказала, – сказала Саввиха. – Тут ведь много всякого враз сошлось. Как-нить потом поговорим об этом, рано тебе ещё…
Тоха насупился было («Ничё себе рано, я уже почти взрослый!»), но вспомнил, зачем пришёл. Ему хотелось закончить поскорее со всякими ремонтами и перейти к главному.
Тоха пил чай – а он у Саввихи был особенный, травяной, магазинные она, видимо, никогда не покупала. В чашке плавала разбухшая ягода шиповника и пара каких-то листиков. Допил, поблагодарил, поднялся.
– Баба Саввиха, давайте показывайте, что тут у вас надо сделать.
– Да у меня тоже кой-какой инструмент есть, если надо что – бери во дворе, – сказала она и повела Тоху из избы.
Тоха вкрутил лампочку в коридоре, прибил несколько штакетин к забору – крепко, чтоб навсегда, нарубил колышков для помидоров из старых досок, натаскал торф в теплицу из кучи в дальнем углу небольшого картофельного поля.
– А, да, Антон, ещё бы надо замок повесить на овине. – Саввиха махнула рукой в сторону старой постройки на пустыре через дорогу. – Такой, знаешь, покрепче замок. Кто-то ходить туда повадился, а я там травы сушу, непорядок, как бы не испортили.
– Баба Саввиха, простите меня, это я туда пару раз недавно заходил, – признался Тоха. – Но я ничего плохого там не делал.
– А, так это был ты? – Саввиха задумалась, потом махнула рукой. – Ну
– Не буду! Обещаю, – твёрдо сказал Тоха.
– Ну всё, на сегодня шабаш. Теперь, если что, недели через две надо будет подсобить.
– Приду, – кивнул Тоха.
– Как живот-то твой? – спросила вдруг Саввиха.
– Да ничего, нормально, – ответил Тоха. Он-то и забыл уже совсем, что предыдущим поводом прийти сюда был якобы больной живот. – Больше не болит.
Саввиха хитро улыбнулась.
– А он вообще болел? Точно болел?
– Угу, – подтвердил Тоха, уже сомневаясь, а удалось ли ему тогда провести Саввиху.
– Ну-ну, ладно, болел так болел. Пошли, я тебя ужином покормлю, а там и расскажешь, что тебя привело ко мне.
Входя, Тоха чуть не стукнулся лбом о притолоку. Саввиха заставила Тоху вымыть руки с мылом.
Вскоре перед ним стояла тарелка ячневой каши, упревшей, разваренной, сверху в ямке каши лежало растопленное масло. Саввиха подвинула вазочку с малиновым вареньем ближе к Тохе.
– На вот, накладывай, если с вареньем любишь. Лесная, – похвалилась Саввиха.
Тоха малиновое варенье уважал. Мать варенья и соленья никогда не делала, но иногда приносила баночку-другую от коллег. И Федина мать их несколько раз угощала.
– А ведь лесная малина мельче, чем садовая? – спросил Тоха. – Наверное, труднее её собирать? – Он не знал, с чего бы начать разговор, чтобы подвести его куда надо.
Но тут Саввиха сама пришла ему на выручку.
– Мельче, но слаще, – сказала она. – У меня много баночек и с вареньем, и с грибами солёными да маринованными. Мне подсобляют, – вдруг сказала она, улыбнувшись.
– Кто? – спросил Тоха.
– Да кто… – проговорила Саввиха. – Известно кто. Вот выйдешь в лес – даже хоть и не очень далеко, мне уж не по возрасту далеко-то ходить – и скажешь:
Милок-грибок,Пойди в кузовок.Подосиновик, да белый,Да подберёзовик.А обманки-поганки,Сидите в ямке,Не высовывайтесь и не показывайтесь!А ещё вот так можно:
Грибки-обабки,Станьте на лапки.А белые грибы,Встаньте на дыбы!И для ягод специальные заклички есть.
– Ну ничего себе! – поразился Тоха. – И что, правда вы тут же, быстро находите ягод или грибов сколько нужно?
– Конечно, – подтвердила Саввиха. – И ни одного клеща на мне не бывает!
– А если вы, например, пойдёте сейчас, в середине мая, то наберёте?
– Ну нет, милок, головой-то тоже думать надо, – ответила Саввиха. – Может, и наберёшь, да только цену за это высокую заплатить придётся.