Трясина
Шрифт:
– Какую же цену? – спросил Тоха.
– А какую назначат.
– Баба Саввиха, – взмолился Тоха, – вы всё загадками да загадками говорите. А я ведь за этим и пришёл – уж очень мне хочется узнать побольше о том, что мы не видим, но оно существует.
– Да зачем тебе? – спросила Саввиха. – Меньше знаешь – крепче спишь.
Тоха задумался. Как объяснить зачем, если и самому не до конца понятно? Тоха решил зайти с другой стороны.
– Баба Саввиха, ну вот представьте, а если после вас никто этих заговоров знать не будет?
– Ты что, хочешь учиться всему этому? – с недоверием спросила Саввиха.
– Ну, учиться не учиться, а хоть что-то знать.
– Тут нужен какой-то жизненный опыт, понимаешь, Антон? – серьёзно сказала Саввиха. – Это ведь очень опасные знания. Легко могут увести не туда. А человек в силе, с опытом, уже может принять их, потому как падал в жизни-то, и осторожность есть. А ты… не падал ещё, молодой слишком.
– Не падал, говорите? – усмехнулся Тоха. – А то, что я без отца расту, а пока отец был – пил всё время, сколько помню. А с матерью… тоже, знаете, не душа в душу живём. – Тохе не хотелось говорить подробности, но выбора уже не было. – Кричит она на меня всё время. Может быть, есть какое-то средство, чтобы больше с матерью не ссориться? А опыт жизненный у меня будет, повзрослею ведь!
Саввиха смотрела на него внимательно, испытующе.
– Может, ты думаешь, что это похоже на всевластие? Нет, всё совсем не так, – сказала она очень серьёзно. – Я вон со своими знаниями даже собственного сына ни уберечь, ни спасти не смогла, – кивнула она на портрет. – Дорогую цену заплатила, да только уж потом поняла, что это была плата, – она вздохнула.
Тоха молчал. Он ждал, когда Саввиха примет решение. И может быть, даже в его пользу.
– Знахарем тебе не быть, – наконец сказала она. – Для этого нужно, чтобы в сердце было сочувствие. А я у тебя пока его не вижу. Но может быть, только пока. Люди меняются.
Тохе от её слов не было горько. Он чувствовал, что она уже приняла решение, и сердце его трепетало.
– А вот кое в чём я тебе помогу, если ты просишь. Ты ведь просишь? – подчеркнула она.
– Да, – подтвердил Тоха.
– Что ж… – Саввиха поднялась с места, прошла в угол, где стояла кровать. Достала из-под кровати старый деревянный сундук, откинула крышку.
«Без замка», – отметил Тоха.
Саввиха порылась-порылась и достала потемневшую от времени деревянную шкатулку и старую общую тетрадь в тёмно-коричневой кожаной обложке.
«Неужели всё волшебство Саввихи кроется в одной маленькой шкатулке и в тетрадке?» – удивлённо подумал Тоха, словно заворожённый следя за тем, как Саввиха кладёт на стол тетрадь, ставит шкатулку. «Заговоры и обереги», – прочитал он на обложке тетради. Саввиха подняла крышку с вырезанными узорами.
Внутри ровными рядами стояли склянки, некоторые из тёмного стекла, некоторые прозрачные, как от глазных капель. Закрыты они были пробками или притёртыми крышками.
«Вот-вот заискрится
Саввиха склонилась над шкатулкой, любовно провела ладонью по крышкам склянок.
– Я не волшебница и не колдунья, – сказала она. – И это просто сушёные травы, ну иногда грибы, стёртые в порошок. И масла, настоянные на травах. Это они, божьи создания, творят волшебство. Человеку такое уже не под силу, потому что он всё дальше отходит от своей изначальной природы…
Голос Саввихи изменился, она теперь говорила как сказку рассказывала – певучим голосом, плавно, то ниже, то выше тоном. И от этого голоса Тохе действительно показалось, что над шкатулкой воздух искрится.
Саввиха отставила шкатулку, сложила ладони вместе, как будто держа небольшой мячик, спросила:
– Какого цвета сейчас шар в моих руках?
Если смотреть как обычно – в ладонях ничего не было, но Тоха решил довериться ощущениям и попытался смотреть как будто сквозь, внутрь предметов, внутрь воздуха.
Саввиха перекатила в ладонях невидимый шар.
– Чёрный! – вдруг сказал Тоха.
– Ну, если космос для тебя чёрный, то возможно. Он фиолетовый, – сказала Саввиха. – Но ты молодец!
Она подкинула шар вверх и снова свела ладони вместе.
– А теперь какой?
– Зелёный, – уверенно ответил Тоха.
– Правильно. А этот? – Саввиха поменяла невидимый шар в руках.
– Этот красный, – сказал Тоха. Он не был до конца уверен, но понял, что надо говорить первый цвет, который ему представится.
– Верно, – сказала Саввиха. – Не пугайся, это детские игрушки. Такое умеет каждый, только большинство забыло, что они умеют. На, подержи!
Тоха подставил сложенные ладони, и Саввиха перекатила в них невидимый шар. Пальцы защипало, как будто они немеют. Он почувствовал, как от кончиков пальцев до локтей и дальше разливается тепло.
– Ну всё, бросай в воздух, на сегодня хватит фокусов! – сказала Саввиха.
Тоха бросил. Пощипывание прошло.
– Ладно, я вижу, что ты можешь. Вот тебе баночка. – Саввиха достала тёмную склянку с притёртой крышкой. – Вот тебе ложечка. – Со дна шкатулки появилась маленькая блестящая медная ложечка с длинным черенком. – Порошок – из будры плющевидной, дурмана и кое-чего ещё, – объяснила Саввиха. – Принять нужно три раза. Сегодня – здесь, при мне. Завтра и послезавтра – дома. Постарайся в одно и то же время.
– Хорошо, – кивнул Тоха.
– Примешь третью ложку порошка – прочитаешь заговор. На следующий день придёшь ко мне, вернёшь склянку и ложку.
– А что, все жизненные проблемы можно решить каким-нибудь заклинанием? – попытался пошутить Тоха.
Саввиха ничего не ответила. Она положила перед Тохой тетрадный листок и ручку, открыла тетрадь, полистала, нашла нужную запись, ткнула в неё пальцем:
– На, переписывай вот это.
Тоха удивился:
– Здесь чернилами написано?