Туата Дэ
Шрифт:
Синеглазый юнец моргает. Перед ним уже лежит новая порция блинов. Сладостный горячий пар бьёт в ноздри. Он выбирает самый верхний, сворачивает его и впивается зубами в жаркое, вкусное промасленное тесто.
Глава XXIX
Тяжёлое, ядовитое- это было презрение. Оно диффундировало с республиканцев-осси на всех немцев и Тампест постепенно,стал относится с брезгливостью абсолютно ко всему немецкому, от языка до культуры. Презрение было приправлено летучей, эфирной легкокомпонентой ненависти- уже испарявшейся. Тампест просто не мог ненавидеть таких жалких существ.
Жалкие,
Тампест не был уверен, что он понимает смысл этих слов ”вина” и “ долг”, похоже, служивших у этих теней, собиравшихся в здешних бирштубе, паролем, двумя нотами, которыми они писали мелодию джаза неизбывной тоски. Какие-то два значка, имеющие сотни значений, в зависимости от толкований бородатым угольным раввином в плоской кепке с пышной, седой, похожей на кусок облака - если бы облака делались из шерсти старых собак, - бородой.
Полковник не видел ни малейшего смысла заниматься всей этой септуагинтой - и переводить для себя точно эти слова. Ему было мерзок язык в котором они существуют. Ему был мерзки люди которые так много о них задумываются. Этого было достаточно. И копаться вилами в куче этого холодного от дождя навоза он не желал. Для этого есть другие людишки. Этот куратор… Ами… Как там его? Ноейс, кажется. Вот он пусть этим и занимается.
Ненависть, вместе с презерением, всё-таки продиффундировала сквозь толстую проризениненую ткань британской офицерской шинели и навсегда отравила кровь находившегося слишком долго в германской земле полковника - и ступая по ней он испытывал столько же отвращения, сколько, обычный человек испытывает, идя по берегу гнилого, умирающего озера, и вдыхая его запах. Воняющий, не погребённый до сих пор под насыпью автострады, ледяной труп. Запах желтовато-зеленой ряски и плавающих на поверхности тухлой, мертвой воды, запутавшиеся среди жёлтых камышей космы сгнивших черных водорослей....
В этой стране, как и на Тяжёлом Континенте, впору носить уже привычную, регидратационную маску, характерные следы которой ясно читались на лице полковника. Сделанную из нескольких слоёв хлопковой ткани её носить всё же легче, чем резиновую морду от костюма ЭнБиСи - жаркую, глухую и тяжёлую как рыцарский шлем, но надёжно укрывающую всё, до самых плечей, от активной пыли и кислородного желе.
Правда, лёгкие фильтры регидрататора не заменят противогаз. Они легко сжигаются кислородной рецептурой и люизитом за несколько минут и из них ни за что не вымыть радиоактивной пыли… Но она, фильтрующая дыхание на предмет сбережения малейшего конденсата, тоже помогла бы не задохнуться от запаха гнилой, убитой и - давно уже мертвой Германии.
Здешний воздух похож на бесконечный дождь - затушивший сотни, тысячи недогоревших погребальных костров. И мокрый пепел, впитавший запах горелой кости и жира, до сих пор летает в воздухе, липнет на одежду, руки, пачкает лицо, расплываясь от бьющей лицо влаги чёрными разводами.. Залетает в ноздри, мешает дышать. Вот на что похож каждый вдох в этой стране.
Нет,
Бег бетонных опор и скольжение лаково блестящих чёрных лиан-проводов по ржавым треугольным ветвям за окнами экспресса начал замедлятся .
Огромные, застывшие на химической морде советского образца - похожие на блестящие лужи нефти из-за затемнения для защиты от внезапной световой вспышки, стеклянные глаза существа с ручным пулемётом, стоявшего на бетонных плитах пограничной станции Штааакен, остались далеко позади.
Его офицерское удостоверение, как он и ожидал, заинтересовало и советского офицера и немецкого безопасника примерно так же как дохлая крыса и к нему, и к штампу визы выказали лишь вежливый интерес.
Но всё-таки… Каждый раз , когда поезд замедлял бег … Даже просто делал остановки, пропуская, грохочущих змей из металла - поезда внутреннего движения, - Тампест невольно вглядывался в постукивавшую в стальном пазу дверь. Ему казалось, что вот-вот она отъедет в сторону - и войдёт Staatssicherheit. Здоровенные парни, с белыми рыхлыми белыми лицами, с автоматами или без….
Если дверь откроется, то единственным шансом будет - прыгнуть на них первым. Ударить. Отобрать оружие.
Даже с одной рукой(Тампест поморщился от боли в изломе кости и в грубых швами, кое-как стягивающих обрывки кожи на культе) он сможет проламывать этой стальной дубиной черепа. Сможет сорвать штык и рвать животы…
Если сейчас в купе войдет Тайная Полиция, то поезд так или иначе ему придётся покинуть.
И если ему придётся пересекать границу не на поезде,то лучше всего сейчас поесть. Пока есть возможность. Потом ему понадобятся все силы, а возможности спокойно сесть и поесть, скорее всего, не будет.
И дверь,в самом деле, отъехала. Тампест даже вздрогнул.
Мышцы полковника обратились в скрученные металлические прутья - за секунду до излома, а бронзовые пальцы сжались в увесистый кулак, способный оглушить даже статую. Даже если вошедший будет в каске - то это не спасёт его от хорошего удара в в висок.
В проеме стоял, скрючившись, испуганный человек. Пиджак и брюки на нём были сделаны из настолько плохой ткани, что полковник их сначала принял за солдатскую форму.
Он что-то произнёс и полковник, плохо понимающий и не стремящийся понимать здешний собачий язык, не разобрал ничего из сказанного и позволил себе пропустил мимо ушей обращенное к нему.
Но тут, неожиданно, вошедший заговорил на английском - единственном языке этого мира, на котором полковник позволял течь своим мыслям внутри своего тяжёлого черепа.
Этим он конечно же, заслужил внимание.
– Сэр… - произнёс он не зная как начать, - Добрый сэр…
Вдохнув густой сытный запах пищи -чужой пищи,- разложенного на подоконном столике мясного хлеба, нарезанного и дымящийся густой чай с ромом - налитый в термос своему господину, загодя, заботливым Гришемом, видимо намерзшийся и давно не евший визитёр, сглотнул слюну и не смог продолжать.