Туманы сами не рассеиваются (повесть и рассказы)
Шрифт:
— Как называется вон та деревня?
— Рорбах, — ответил Ульф, не отнимая от глаз бинокля.
— А церковный купол позади леса, это в Хютенроде?
— Да.
— Таможня расположена там же?
— Нет.
Кольхаз обиженно поджал губы, отвел взгляд в сторону и через некоторое время тихо спросил, не глядя на Ульфа:
— Что нам теперь будет?
«Что нам теперь будет?..» Ульфу понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что он имел в виду. Он опустил бинокль и холодно ответил:
— Вам — ничего.
— Я очень сожалею.
Рэке
Когда Кольхаз спросил, не по поводу ли этого случая собирается партийное собрание, Ульф резко ответил:
— Товарищ Кольхаз, мы с вами оба должны сделать из этого случая выводы. Я готов отвечать на все ваши вопросы, но только не во время выполнения боевого задания. А сейчас я требую, чтобы вы не отвлекались от наблюдения.
Кольхаз с недоверием взглянул на него и, отвернувшись, стал рассматривать опушку леса.
После обеда Рэке пошел на собрание. У дверей его поджидал Раудорн. Ульф хотел протай мимо, но ефрейтор остановил его.
— Что случилось? Ты что, совсем уже дошел?
— Как это «дошел»?
— Со своими мечтаниями.
Рэке скривил губы.
— Да. Насколько это возможно.
— Что значит да? Ты сегодня опять собираешься отмалчиваться, а говорить должны другие?
— А разве я не пытался объяснить им, как все произошло?
— Нет, — ответил Раудорн, — сегодня речь пойдет о другом.
— Идем, — сказал Ульф, — а то опоздаем.
Они вошли в зал. Ульф сел и, опустив голову, начал листать свой блокнот. Раудорн занял место рядом. Негромкие перешептывания стихли, все взгляды обратились на Гартмана, когда он объявил собрание открытым.
Ульф сильно волновался. Он ожидал упреков, но Гартман коротко изложил суть дела, так что раздражение Ульфа постепенно начало проходить.
Закончив говорить, Гартман предложил Ульфу дать оценку своему поведению.
Рэке встал и огляделся. Альбрехт кивнул ему одобряюще. Одни избегали его взгляда, в глазах других он видел любопытство. Он колебался, пока Гартман не сказал:
— Ну, товарищ Рэке, мы ждем ваших объяснений.
Ульф рассказал, как было дело, назвал причины проступка я прямо признал свою вину.
— Только с одним я не могу согласиться, — сказал он в заключение, глядя на Гартмана, — с тем, что я якобы недооцениваю врага. Это уж слишком.
— Хорошо. Кто хочет выступить? — предложил Гартман.
Несколько рук поднялось одновременно. Мнения выступавших разделились. Одни считали проступок незначительным. Другие говорили, что, как им кажется, Рэке еще не понял всей важности происшедшего.
— Нам не надо приводить доказательства того, что ты недооцениваешь противника, ты сам доказал это, — сказал в своем выступлении Раудорн. — Твои слова расходятся с действиями…
— Разве я спорю? — перебил его Ульф. — Разве я сказал что-то другое? Разве я хочу уклониться от сделанных выводов?
— От
— Тогда говорите яснее, — попросил Ульф, — я намеков не понимаю.
— Я и собираюсь сделать это, — сказал Альбрехт. — Раудорф совершенно прав. Итак, мне кажется, что вы представляете себе последствия своего проступка следующим образом: я, мол, провинился, хотя у меня и были хорошие намерения. Накажите меня, и кончим с этим. Верно?
— Да.
— Кончить о этим должны вы сами. Пока вы теоретически пытались доказать опасность противника, он предпринял нападение на нашу государственную границу, и, между прочим, не теоретически, а практически! Вы должны понять, что совершили серьезный проступок.
Ульф опустил голову и прикусил до боли нижнюю губу. Аргументы Альбрехта были достаточно убедительны, но в эту минуту он был не в состоянии встать и честно признать это.
— Ну, теперь ты понял, чего мы от тебя хотим? — спросил Гартман.
Рэке кивнул. Раудорн встал:
— Я предлагаю объявить товарищу Рэке на первый раз замечание.
Некоторые согласно закивали, другие о чем-то перешептывались.
— Товарищ Рэке, ты хочешь еще что-нибудь сказать? — спросил Гартман.
— Нет.
— Все слышали предложение? Есть другие предложения? — Гартман подождал секунду. — Ну что ж, давайте голосовать… Единогласно.
Собрание закончилось. Ульф ушел первым. Альбрехт вышел за ним, догнал его в коридоре и сказал:
— Пойдемте вместе. Нужно кое о чем поговорить.
В комнате командира взвода было тепло. Альбрехт налил себе и Ульфу по чашке кофе. Они сели.
— Ну что же? — начал Альбрехт. — Как будем жить дальше?
Не поднимая глаз, Ульф помешивал ложечкой кофе, на его губах застыла грустная ироническая улыбка.
— Как будем жить? — повторил он наконец. — Как-нибудь будем…
— Как-нибудь нельзя, не имеем права, — прервал его Альбрехт. — Только не вздумайте обижаться и дуться, как мальчишка, которому запретили играть в футбол.
— Я буду стараться!
— Это хорошо.
— Вы думаете, мне сейчас легко? Думаете, я могу спокойно приступить к работе?
— Нет.
— Хорошо, я вам скажу, как буду жить дальше…
Они помолчали. Первым нарушил молчание лейтенант:
— Несколько лет назад у меня был хороший друг, инженер, который очень любил много и вкусно поесть. Еда была для него самым главным. Потом он начал истязать себя недоеданием и сильно похудел. Мы предостерегала его, но он не слушал даже после того, как за три месяца похудел почти на пятнадцать килограммов и одежда болталась на нем, как на вешалке, пока наконец окончательно не обессилел и однажды, идя домой, не потерял сознания. Было это в январе, стоял мороз, и ему просто повезло, что через несколько минут его кто-то нашел и оттащил в соседний дом. Результат — ужасная нервная лихорадка и пересуды, которые до сих пор еще не прекратились. Вот так-то.