Туунугур
Шрифт:
На просторах страны бушевала сессия. В начале июня Шрёдер вызвала к себе Киреева и спросила, почему он, секретарь экзаменационной комиссии, опаздывает с документами? Кирееву понадобилось секунды три, чтобы осмыслить этот вопрос.
– Ольга Валентиновна, - медленно произнёс он.
– Вы ведь обещали освободить меня от обязанностей секретаря.
– Я лишь дала принципиальное согласие. А договариваться об этом вы должны были с завкафедрой самостоятельно.
Кирееву показалось, будто кто-то на небесах громко расхохотался. Договориться с завкафедрой? Белая и без того нагрузила
До окончания договора ему оставалось отработать три недели. Он использовал это время для сбора компромата на вузовское начальство (благо, все документы лежали в открытом доступе на кафедре). Среди открывшихся фактов больше всего Киреева возмутило то, что завкафедрой прописала себя в качестве руководителя его с Вареникиным "творческого коллектива" и присвоила ещё тридцать тысяч.
Киреев поделился этим открытием с Вареникиным. Александр Михайлович остался к известию совершенно безразличен, лишь выразил лёгкое удивление по поводу Киреевской ярости.
– А чего вы ожидали, Толя?
По натуре Вареникин был сангвиник-оптимист, хотя и считал себя холериком (впрочем, выпив, становился похож). В лихие девяностые ему как-то повезло взлететь от простого преподавателя до заведуюшего медучилищем. Но потом звезда Вареникина начала закатываться. Сначала училище передали в ведение другого министерства, а потом он испортил отношения с какими-то шишками в Якутске, поставив на неправильного кандидата в депутаты. В результате ему пришлось уйти в Политехнический институт, где он сначала исполнял обязанности завкафедрой, а потом был понижен до старшего преподавателя. Однако, Вареникин не унывал и надеялся вновь поймать удачу за хвост, защитив диссертацию.
На окружающий кавардак Александр Михайлович взирал со своей фирменной легкой улыбкой из-под ницшеанских усов. Используя многочисленные знакомства в Сибирском федеральном округе, он смог оформиться аспирантом очного отделения где-то в Иркутске, и глядел на будущее с оптимизмом. Стипендия его целиком шла в карман научного руководителя, а в институте позиции Вареникина были незыблемы, поскольку аспирант - это лишний плюсик в отчетность института.
Зато Джибраев был в панике. Неостановимые реформы образования обещали институту дальнейшие сокращения. То, что именно его ставка первой пойдет под нож, он не сомневался. Пробравшиеся всюду евреи поддерживали и продвигали только своих, а его, несгибаемого оппозиционера, да еще и без ученой степени, поддержать было некому. Поэтому Фрейдун Юханович рвал и метал по поводу своей диссертации, захомутав Киреева. Тот, как мог, приводил её в божеский вид.
Решению Киреева уйти из института Джибраев искренне огорчился.
– Нет-нет, они вас просто так не отпустят! Кто же тогда будет читать экономику?
– в который раз вопиял историк.
Многоопытный Вареникин, посмеиваясь, заметил, что этот вопрос вообще никого не волнует, даже заключил с Джибраевым пари на коньяк. И разумеется, выиграл.
Киреев решил идти до конца и начать со Степановым открытую войну. Для начала он позвонил Бажанову - тому самому юристу, с которым познакомился на маёвке.
Логово борцов за народное счастье располагалось в здании бывшей школы, затерянное среди всякого рода контор и фирм. Дверь с табличкой "Туунугурское отделение КПРФ" была заперта, изнутри раздавались возгласы и смех. Грохотал голос Песца:
– Че Гевара - мягкотелый слабак. Я бы этим гадам живым не дался...
Киреев громко постучал. Шум сразу утих, спустя несколько мгновений дверь распахнулась, и перед ним предстал главный оппозиционер города: растрёпанный и багроволицый, со сверкающим взглядом. При виде Киреева глаза его сузились.
– Вам кого?
– Я к Павлу Сергеевичу Бажанову. Мы договорились...
Из-за спины Песца послышался картавый голос юриста:
– Илья Григорьевич, это ко мне.
Отодвинув Песца, Бажанов протиснулся в коридор и закрыл за собой дверь. Глянул сквозь запотевшие очки на Киреева.
– У вас это... всё готово?
– А что у меня должно быть готово?
– Ну как, это...
– Бажанов заморгал, точно сбрасывая сон.
– Надо... список претензий... ну, к институту. А я оформлю. Передам. В смысле, в суд.
– И сколько будут стоить ваши услуги?
Бажанов куснул ноготь на мизинце.
– Ну, тысяч за пятнадцать, наверно... Как вам?
Киреев пожал плечами.
– Нормально.
– Ну и отлично. Позвоните, пересечёмся, всё будет как надо.
– Хорошо. У меня ещё дело к вашим коллегам по партии. Хотя не знаю, уместно ли сейчас...
– Да вы заходите, не стесняйтесь. Мы ж все свои, - юрист развязно хихикнул и открыл дверь.
Помещение, которое занимали коммунисты, распланировал то ли сумасшедший, то ли постмодернист: стены там шли не параллельно, мебель же была расставлена ещё более неевклидово. Актив партии в количестве примерно десяти человек (в том числе две тётки, которых Киреев видел на митинге) сгрудился вокруг старой школьной парты, заставленной дешёвым спиртным и закуской. Киреев напряг память, соображая, какой нынче у коммунистов праздник, но так и не вспомнил.
– Я принёс фотографии с 1 мая, - сказал он.
– На флешке. Может быть, вам пригодятся.
– Дорогой ты наш товарищ!
– взревел Песец, раскрывая объятия.
– Дай я тебя расцелую!
Киреев от целований уклонился, но руку пожал и пообещал впредь оказывать всяческое содействие.
– Ещё у меня есть куча компромата на Степанова, - сказал он.
– У вас же выборы осенью. А он будет баллотироваться.
– Оставляй!
– У меня не с собой. Я передам все материалы Павлу Сергеевичу при следующей встрече, - Киреев кивнул в сторону стоявшего за его спиной Бажанова.
– Вот, товарищи, как надо сражаться!
– провозгласил Песец, устремляя на Киреева указующий перст.
– Вот кто наша опора! С такими людьми никакой режим нам не страшен!
– Рот-фронт, - Киреев поднял сжатый кулак и вышел.
Последний экзамен Киреев принимал в день якутского праздника Ысыах (который, в свою очередь, ради экономии бюджетных средств, в Туунугуре объединили с Днём России). Всё начальство уехало отмечать на горячие источники, а в институте остались только свои. Джибраев по свойственной ему чрезмерной ответственности тревожился, сможет ли Киреев поучаствовать в институтском междусобойчике, но тот его успокоил: