Туунугур
Шрифт:
– Фрейдун Юханович, я корпоративы никогда не пропускаю. Приятно пообщаться с умными людьми под столом.
Студенты уже знали, что Киреев уходит. Осторожно рассчитывали на снисходительность, с лицемерной заботой вопрошая, куда же он теперь пойдёт.
– Буду побираться у мечети, когда её наконец достроят. А деньги - пропивать, - отвечал Киреев.
– А мы вам всё равно будем подавать, - искательно говорили ему.
Киреев видел их насквозь, и к столь жалким уловкам оставался невосприимчив. Даже мелкие студенческие хитрости, вроде пометок на экзаменационных билетах и загибания уголков, пропали втуне, ибо Киреев, развлекаясь,
Джибраев выставил коньяк, проигранный Вареникину, и теперь в преподавательской царил крепкий дух свободной дискуссии. Алкогольные флюиды, излучаясь в пространство, привлекли на кафедру желающих обсудить проблемы гуманитарных наук. Рядом с Джибраевым стоял преподаватель гидравлики и теормеха Пилипчук, пожилой мужчина с шарообразной лысой головой. Доставая из старомодной сумки банку с консервированными помидорами и бутылку самогона собственного изготовления, он строго выговаривал коллеге:
– Двадцать лет назад говорили одно. А сейчас телевизор включишь - рассказывают совсем другое. А завтра опять иначе расскажут. Вы, историки, дурью маетесь.
Фрейдун Юханович морщился, однако молчал.
– Это, конечно, не наука, вы извините меня, - неумолимо продолжал Пилипчук, выкладывая помидоры на пластиковую тарелку.
– Все давно опровергнуто. В институтской библиотеке есть прекрасная книга Фоменко - удивляюсь, что всего один экземпляр. Вот это вы обязаны рассказывать!
Фрейдун Юханович страдальчески закатил глаза, однако смолчал и тут. Киреев пришел ему на выручку, переведя разговор на другую тему:
– А что за скандал был с побоищем в общежитии?
Фрейдун Юханович получил возможность выговориться, и с презрительным высокомерием рассказал, как студенты-якуты из сельской местности норовят объединиться по улусам и родам, чтобы потом собирать дань с соплеменников.
– До драк у них там доходит. До крови.
Ему, наследнику славы месопотамских владык, смешно было наблюдать за разборками таёжных кочевников.
– Лишь бы не поубивали друг друга. Иногда прям как щенков приходится растаскивать.
Хмельной Вареникин извлёк из этого рассказа свою мораль.
– А всё потому, что равенство отвергли. Был Сталин - был порядок. Ни один мамбет головы не поднимал. А теперь вот опять разбились по сословиям - и хлебаем.
– Верно!
– поддержал его Пилипчук, и повернувшись к Кирееву, в очередной раз принялся объяснять основы своей теории, которая не получила признания исключительно из-за тупости и косности гуманитариев.
– Разучились социальные потоки организовывать! При Сталине все по струночке ходили. Социальный поток был ламинарным. А демократы что сделали? Тур-бу-лент-ность! А она ведет к потерям. Потому и нищаем! А то придумали какие-то там "рентабельность", "дивиденды"... Вы, экономисты, простите, фигнёй страдаете.
Киреев машинально кивал, изучая висящий на стене календарь семилетней давности. От этого состояния его оторвал Вареникин, протянув полную рюмку коньяка.
– Что вы задумались, Толя? Грустите, что расстаётесь с нашим гадюшником?
– О нет, Александр Михайлович, не дождётесь.
– Киреев вылил в себя рюмку и сказал: - Я тут вчера пересматривал "Шерлока Холмса".
– Ну, за советское кино!
– провозгласил тост Вареникин.
В этот момент распахнулась дверь, и на пороге предстал вдребезги пьяный молодой человек высокого роста, с жидкой щетиной на жёлтом черепе. Плоское лицо его с раскосыми глазами расплылось в улыбке.
– Ну здравствуйте! Не ждали?
Все изумлённо уставились на него, а Киреев вымолвил, чуть не поперхнувшись:
– Егор? Какими судьбами?
Гость, пошатываясь, прошёл к столу.
– Решил вернуться к истокам. Родина же! За что пьём?
– За тебя!
– сказал Киреев и налил ему коньяка.
Пришелец опорожнил пластиковый стаканчик, моргнул и бревном рухнул на пол.
Глава шестая
Сплав
Егор Миннахматов был наполовину эвенком, а наполовину - татарином. Отучился в Питере, там же защитился на кандидата исторических наук. Одно время работал в Политехническом институте, но потом уволился и сказал, что едет в цивилизацию - обратно в Питер. А теперь вдруг вернулся, объяснив, что там у него не срослось. Почему именно не срослось, было понятно. В Туунугуре он сидел на перекрестках целевого финансирования коренных народов и за счет этого вел предпринимательскую деятельность, в основном, обеспечивая помещения для всяких собраний и конференций. Там этого не было.
Быть эвенком в Якутии - это примерно то же самое, что быть американцем в России. Эвенки - старые недруги якутов. Туунугур, основанный и заселенный в основном горняками и геологами, оставался в стороне от этой борьбы, служа как бы буферной зоной между эвенкийской Иенгрой и якутским оплотом - долиной Туймаада.
Триумфальное появление Миннахматова, увенчанное ручной транспортировкой его тела в соседний кабинет (на отсыпание), нисколько не повредило ему в глазах начальства. Вареникин и Джибраев, ревнуя к научной степени внезапного конкурента, поспешили сообщить руководству, в каком виде тот объявился в стенах института, но мамбет остался невозмутим. Более того, к вящей досаде Салтыковой, начальство ещё и назначило вновь прибывшего и.о. завкафедрой, когда Белая очень вовремя решила уйти в больничное подполье, чтобы там пересидеть аттестацию вуза. Очевидно, даже Степанову было ясно, что поклонница хамбо-ламы во главе кафедры - это чересчур.
Отметить своё повышение Миннахматов решил сплавом по реке Тимптон, подбив на это дело и Киреева. Тот рад был сорваться в поход, чтобы вытряхнуть из головы весь институтский мусор и набраться позитива перед судебными баталиями. Заодно сагитировал к участию в сплаве лёгкого на подъём Генку: очень уж хотелось понаблюдать, как будет вести себя славяно-арий, оказавшийся в одной лодке с представителем восточного народа. Втайне он даже лелеял надежду, что сплав излечит новоявленного инглинга и вернёт его в число нормальных людей. Генка, правда, оказался не так прост, спросил Киреева по "аське", кто ещё пойдёт, кроме них двоих. "Миннахматов, новый и.о. завкафедрой", - написал ему Киреев. "Татарин, что ли?" - "Ага", - лукаво ответил Киреев, не входя в подробности. Это Гену успокоило. Против потомка Чингисхана он ничего не имел.