Твоё слово
Шрифт:
И вот снова. Медленно, медленно.
А потом дверь не отворилась, буквально откинулась, с грохотом, впуская ветер и топот сапог, разогнавших снова время. И оно опять бежит, и я опять только куски выхватываю, общую суть. А подробности потом и не вспомню, просто не успеваю запомнить. Бор с Дором вваливаются, мы подскакиваем, высыпаемся все беспокойной гурьбой в прихожую: «Ну что?! Что?», потом той же гурьбой обратно на кухню. Раша нет. Дор с Бором не радостные. Мальчика нет. Не нашли. Не найдут. Потому что его больше нет. Первый Советник под стражей. Предательство. Приговор. Император… Да кому какое дело
— Он потом придет…
— Когда потом?! — орет кто-то визгливо, срываясь, — Где он?! Надо к нему!..
Ору я. Господи, я никогда, по-моему, не орала. Даже и не подозревала, что умею психовать. В смысле, по-настоящему психовать, не наигранно.
— Шура, ему надо одному побыть.
— Нет, не надо! Отведи меня к нему! — я хватаю Дора за грудки, — Сейчас же!
— Он летает! — орет в ответ Дор, — Летает! Психует! Ты к нему в воздух подняться собираешься?! А давай! Я посмотрю, как ты это сделаешь!
Ева обнимает Дора, а меня оттаскивает граф. Вот дураки. Просто мы с Дором не можем изящно психовать в полете, выматывая крылья и подставляясь под молнии. У нас только один приземленный метод. Проораться. Сделать-то ничего не можем, вот и орем. А у меня откуда-то в голове картины одна ужаснее другой: вот он о скалы бьется, вот он в горе сжигает полмира, вот он безутешно ревет и глотает яд. Ну что за глупости? Откуда только в голове? Но тревога просто выедает изнутри. Хоть бы поорать дали, так нет же, Ева гладит Дор по голове, наливает ему чаю, что-то спрашивает. Меня граф утягивает в другой угол и начинает занудно что-то втолковывать. Я даже не слушаю, киваю невпопад.
И опять время успокаивается вместе с нами. Опять часы тикают и тикают, а время будто не идет. Сидим, грызем чертовы яблоки, тихонько переговариваемся и ждем. Ждем, ждем, ждем. Темная, ну что за день?! Он когда-нибудь закончиться?
Темнеет. Уже вечер?
— Я так больше не могу, — объявляю я.
На меня смотрят так, что я понимаю — всерьез мои слова не принимают. Но я и правда так больше не могу. Меня сейчас просто вырвет от тревоги и глупых мыслей, роем атакующих мою несчастную голову.
— Вы можете ему записку отправить? Так чтоб сразу дошла? — Дорик неуверенно кивает.
— Вряд ли он сейчас примчится по первому зову…
— Примчится, — обещаю я и карябаю дрожащей рукой сообщение, в конце вжимая перо так, чтобы листок чуть порвался под напором.
«Раш, мне очень плохо. Возвращайся, пожалуйста! Шура»
Обмакнула палец в чае и брызнула пару капель на листочек, чуть размазав чернила. Вроде, трагично получилось. Чуть смяла листок. Вот теперь точно.
— На, отправляй, — протянула записку.
— Ты правда хочешь его до сердечного приступа довести?
— Хочет психовать, пусть психует у меня на глазах, — отрезала я.
Меня отправили наверх. Спать. Как будто я могла бы уснуть. Лежу, пялюсь в черноту. За окном затихает дождь. Все еще покапывает, но уже тихонечко. И опять я жду, жду, жду.
И наконец открывается дверь. Он заходит неслышно. Мокрый насквозь, без лица, подходит к кровати, смотрит на меня. Я двигаюсь к стенке, и он покорно укладывается рядом. Кровать намокла, но мне уже все равно. Обвиваю его и руками, и ногами, утыкаюсь носом
Глава 30. Солнце. Рассвет
Я никогда не была эмпатичным человеком. Я не знаю, как правильно сочувствовать. Да у меня и нужды такой не было никогда. Вот до этого всего.
Когда мои сверстники вопрошали в небо с невыразимой тоской: «Да зачем мне эта математика?! Пусть вертятся ваши дифференциальные уравнения с орбитальной скоростью Меркурия!», я так же вопрошала в небо с воплем: «Да зачем мне знать эти бесполезные банальные формы проявления сопереживания?!». И сейчас я очень надеюсь, что мои бывшие одноклассники решают-таки чертовы дифференциальные уравнения, потому что мне жизнь ответила на вопрос «Зачем?» и подкинула задачку в реальном времени. Вот пусть и они страдают — должна же в мире быть справедливость?
Пока что я с видом озадаченного котика сидела на кухне и смотрела на убитого Раша, который даже вида не подавал, что заинтересован в еде. И понятия не имела, как ему помочь. Наверное, со стороны я выглядела так, будто мне все равно. Ева выразила сочувствие, даже заставив его улыбнуться; Дорик и Борик что-то ему шепнули, на что он кивнул и взгляд, пусть на минутку, но потеплел.
А я просто сидела и смотрела. Я даже грустное лицо сделать не могла, хотя Борик меня попросил, сказав что я смотрю на него с любопытством, и выглядит это слегка не к месту. Нет, он вовсе меня не упрекал, он все понимал, просто дал подсказку. Я попробовала. Борик сказал, что лучше не надо, потому что так еще хуже. Потрепал по голове и сказал, чтобы я просто была с ним рядом.
Я была. Но ведь надо что-то сказать?.. Или… или может обнять? Почему-то мне было жутко неловко и немного страшно. Может он хочет, чтобы его не трогали? В итоге я сидела и смотрела на него с озадаченным любопытством и чувствовала себя максимально не в своей тарелке.
А еще мне было больно. Мне было больно, потому что Рашу было больно. Еве было больно, потому что Рашу было больно, Дору было больно, и Бору было больно — потому что Рашу было больно.
Это было странно — никто из нас не знал этого мальчика. Я даже не знала, как он выглядит. Но он был дорог Рашу, а значит в какой-то степени и всем нам.
Я не знаю, что такое потерять близкого человека. В том мире я любила только маму, и даже когда она ушла, я не чувствовала, что потеряла ее. Я знала, что она жива, что она стала свободнее и счастливее — и была рада за нее. В этом мире я каким-то образом умудрилась влюбиться в целую кучу существ, и стоило мне представить их мертвыми, как меня передернуло, и из глаз выбило влагу.
Я тряхнула головой, выкидывая образы из головы. Я не знаю, что чувствует сейчас Раш. Я очень не хотела бы узнать. И одновременно с этим мне до безумия хотелось проникнуть в его мысли, чувства, залезть ему под кожу — чтобы понять его, понять его боль — это было очень нужно мне, непонятно только зачем? Мне бы стало так же больно, но разве стало бы от этого легче ему? Тем не менее, я немного ненавижу себя за то, что не могу понять его, по-настоящему понять. Все мое существование до этого момента показалось бессмысленным, раз прямо сейчас, когда ему так плохо, я абсолютно бесполезна.