Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века

Яшина Татьяна Анатольевна

Среди написанных Муром в 1823 г. в стихотворной форме "Побасенок для Священного Союза" ("Fables for the Holy Alliance") выделяется первая из историй (Fable I) "The Dissolution of the Holy Alliance. A Dream", посвященная небезызвестному "ледяному дому", поставленному в Петербурге на невском берегу по повелению императрицы Анны Иоанновны. Выстроенный на аллегории, содержащий многочисленные намеки на происходящие общественные события стихотворный рассказ Мура сопровождался примечанием из "Extracts of Letters on his tour in Russian Empire" (1817) Роберта Пинкертона, подробно описывавшим события 1840 г., сам "ледяной дом", имевший длину в 52 фута и вызывавший необычный эффект при освещении. Известно, что до Мура "ледяной дом" привлек внимание В.Каупера ("The Task", 1785) иС.—Т.Колриджа ("Biographia Literaria",1806), однако они не вкладывали в описание злободневного политического смысла. Под влиянием Т.Мура было написано стихотворение Ф. Фрейлиграта "Eispalast" из его авторского сборника "Ga ira" (1846), причем сам поэт признавал традицию предшественника, проявившуюся на уровне мотива⁹¹. В русской литературе данное историческое событие интерпретировалось в романе И.И.Лажечникова «Ледяной дом» (1835), причем делалось это с определенным учетом традиции английских предшественников⁹².

О том, что творчество Мура никоим образом не обошло литературную деятельность И.И.Лажечникова, свидетельствует упоминание о пери при описании одной из героинь в «Ледяном доме»: «Щеки ее пылают, густые волосы раскиданы в беспорядке по шее, белой, как у лебедя. Боже! Не видение ли это? <…> Она стоит у дверей, как изгнанная пери у врат рая»⁹³.

Об одной из "ирландских мелодий" Томаса Мура упоминается в третьей части повести Н.А.Полевого "Аббадонна" (1834) при описании вечера в доме героини повести Элеоноры; некий английский лорд умолял Элеонору сыграть на фортепиано "что-нибудь его родное и закрыл глаза рукою, когда после печальной Муровой мелодии: "Oh! Breathe not his name, let is sleep in the shade"("О, не вспоминай о нем – пусть мирно покоится он") Элеонора перелетела тихими аккордами в Шотландские горы и начала романс Кольмы; глубокое молчание царствовало в зале"⁹⁴. Продолжая описывать события, происходившие на вечере, Н.А.Полевой подробно передает вольный перевод индийской легенды о пери на немецкий язык, выполненный одним из героев повести Вильгельмом. «Мой перевод можно назвать подражанием вашему Сутею»⁹⁵, – говорит Вильгельм английскому лорду, однако воссозданная в переводе история рождения пери из слезы Брамы, видевшего смерть праведника, в реальности была обусловлена традицией первой вставной поэмы из «восточной повести» Томаса Мура «Лалла Рук» и во многом обязанной Муру поэмы Альфреда де Виньи «Элоа». Пожалуй, именно поэма Альфреда де Виньи была для героя Н.А.Полевого отправной точкой творческих исканий: не случайно он назвал свое произведение «Аллоа». Влиянием того же произведения обусловлена публикация в 1839 г. под криптонимом А.О. книги «Элоа. Индийская легенда», автором которой являлся А.Д.Озерский, прямо указавший в примечании на свое знакомство с «Аббадонной» Н.А.Полевого: "Повесть эта заимствована из индийской легенды и превосходно рассказана в «Аббадонне»⁹⁶. В критической рецензии на книгу А.Д.Озерского, напечатанной «Библиотекой для чтения», О.И.Сенковский сопоставил «Элоа» Альфреда да Виньи и гекзаметрическое сочинение русского писателя, убедительно доказав идентичность сюжетной линии и выявив бесконечные искажения, допущенные А.Д.Озерским ⁹⁷.

Упоминания о пери характерны для женской прозы 1830-х гг. Так, в повести М.С.Жуковой "Падающая звезда" (1839) создан яркий портрет героини, созерцающей скульптуру Джованни Бернини: "…она смотрела на святую, но было что-то грустное в выражении лица ее. Так написал бы я пери, в минуту тихой грусти, устремившую взоры в небеса"⁹⁸. Дважды упоминается пери в повестях Е.А.Ган, публиковавшихся в «Библиотеке для чтения» О.И.Сенковского: «…вы не увидите розовых гирлянд на волшебной головке пери, которая <…> смотрит с презрением на землю и рвется мыслью к небесам» («Медальон», 1839)⁹⁹; «Ее детская простота, задумчивость, ресницы, еще влажные от слез, и глаза, тоскливо опущенные к земле, как бы от усталости стремиться к недоступным небесам, уподобляли ее отверженной пери, которая не ослепляет взоров, но трогает и навек пленяет душу каждого, коему хоть раз явится наяву» («Теофания Аббиаджио», 1840)¹⁰⁰. Утверждая право своих героинь на исключительность, противопоставляя их абсурдному окружению, Е.А.Ган в то же время неизменно показывает крах романтических идеалов и надежд под давлением обыденной реальности.

В романе Е.В.Кологривовой "Два призрака", опубликованном в 1842 г. под псевдонимом Федор Фан-Дим, с целью более выпуклого представления о красоте героини Агаты цитируется стихотворение Мура "To Julia weeping" ("К плачущей Джулии") из сборника "Epistles, oders and other poems" (1801): "Oh! If your tears are giv’n to care, // If real woe disturbs your peace, // Come to my bosom, weeping fair! // And Iwill bid your weeping cease. // But if with Fancy’s vision’d fears, // With dreams of woe your bosom thrill, // You look so lovely in your tears, // That I must did you drop them still"¹⁰¹. Английский текст в повести Е.В.Кологривовой сопровождается неточным прозаическим переводом, осуществленным, видимо, самой писательницей: «Если твои слезы текут печальною струей, если истинное горе смущает твою душу, склонись ко мне на грудь, плачущая красавица! Я осушу твои слезы. Но если только в видениях фантастически-обманчивых, одна мечта о горе виною этого трепета, ты так мила в слезах, что я готов молить тебя: плачь, плачь еще прелестная»¹⁰². Cледует признать, что Е.В.Кологривова одной из первых обратилась к юношескому циклу Мура «Epistles, oders and other poems», в ту пору еще малоизвестному в России.

В "Записках" М.Д.Бутурлина, помещенных в № 7 "Русского архива" за 1897 г., вспоминаются события, относящиеся к 1830 г., когда автор посетил "Павильон роз" в Павловске, устроенный в 1814 г. по случаю победоносного возвращения Александра I из Парижа. В одном из залов павильона, стены и мебель которого были украшены изображениями роз, находилась книга для записей посетителей, в которой содержалось немало записей на английском языке. По собственному признанию М.Д.Бутурлина, желая блеснуть эрудицией и "английскими познаниями", он внес на страницы этой памятной книги стихи 5–8 из стихотворения "Oh! think not my spirits are always as light…" первой тетради "Ирландских мелодий": "Oh-life is a waste of wearisome hours,// Which seldom the rose of enjoyment adorns;// And the heart that is soonest awake to the flowers// Is always the first to be touch’d by the thorns". В "Записках" М.Д.Бутурлин сопроводил цитату собственным переводом: "Жизнь есть пустыня тягостных часов, изредка украшаемая розою наслаждения; и то сердце, которое ранее прочих пробудится к ощущению цветов жизни, всегда первое подвергнется уязвлению колючками терновника"¹⁰³. Факты, подобные приведенному в «Записках» М.Д.Бутурлина, убедительно говорят о том, что в 1820–1830-е гг. творчество Томаса Мура было не только объектом читательского интереса, но и частью повседневного общественного сознания.

Впрочем, знание английского языка большинством русских писателей оставляло желать лучшего, а потому знакомство с произведениями Томаса Мура часто

происходило по французским и русским переводам, выполненным во многих случаях весьма посредственно. В частности, под влиянием прозаического перевода "At the mid hour of night…" из третьей части "Ирландских мелодий", выполненного А.Н.Очкиным и опубликованного в 1822 г. в его переводной статье о Томасе Муре¹⁰⁴, П.Г.Ободовский написал свое юношеское стихотворение «К сестре (Подражание элегии Томаса Мура)», обнаруженное М.П.Алексеевым в хранящейся в ИРЛИ рукописной переплетной тетради «Опыты в стихах Платона Ободовского»¹⁰⁵. Если у Томаса Мура «мелодия» была посвящена покойной возлюбленной, а потому содержала элементы эротизма, во многом условный пейзаж, то П.Г.Ободовский писал об умершей сестре и делал при этом изображаемую картину более реальной и выпуклой: «В час ночи тихой, лишь со звезд // Сольется светлая роса, // Я здесь, среди пустынных мест, // Люблю глядеть на небеса. // Слыхал я, что с вершин седых // Слетают души в те края, // Где жизни цвет алел для них, // Душистый аромат лия»¹⁰⁶. М.П.Алексеев установил в подражании П.Г.Ободовского несколько деталей, существенно разнящихся с оригиналом Т.Мура, но повторяющих прозаический перевод А.Н.Очкина: "…слова в подражании те же, что в прозаическом русском переводе: «в тихий час полночи» – в стихотворении «В час ночи тихой», хотя у Мура идет речь только о полночном часе («At the mid hour of night»); «звезды ниспускают росу вечернюю», у Ободовского – «лишь со звезд сольется светлая роса», тогда как Мур говорит просто о том часе ночи, когда звезды плачут («When stars are weeping») ит.д.¹⁰⁷

К тому же времени относится подражание "мелодии" Мура "At the mid hour of night…", появившееся в 1823 г. в "Литературных листках" за подписью

O. и принадлежавшее, видимо, В.Н.Олину, – "Полночный час. Из "Ирландских мелодий" Томаса Мура. К Эльвире (Подражание)": "Когда из звезд весенней ночи // На землю падает роса, // И тихо светят небеса, // И сон смыкает смертных очи, – // Тоски и мрачной думы сын, // В долину прихожу один, // Где прежде радости беспечной, // О друг мой нежный, друг сердечный, // Мы были счастливы с тобой…"¹⁰⁸. Пять лет спустя, в 1828 г. В.Н.Олин опубликовал стихотворение «К 30-ти летней Эрминии (Подражание Муру)», отчасти соотносимое с «Nay, tell me not, dear! That the goblet drowns…» из третьей тетради «Ирландских мелодий». Вместе с тем в этом стихотворении можно видеть и другие влияния, – так, имя героини взято из «Освобожденного Иерусалима» Торквато Тассо. Поэту удалось в шести четверостишиях, каждое из которых обозначено римской цифрой, передать романтические настроения лирического героя, пережившего испепеляющую страсть: «Не говори ты мне, о друг прекрасный мой! // Что время быстрое сердечных упоений, // Восторгов пламенных, любви и наслаждений, // Промчалось дней твоих с весной. // Нет! Не советуй мне, тебя забывши, пить // С коральных уст другой кипящие лобзанья, // Которые клянусь, вся в пламени желанья, // Еще ты можешь возвратить»¹⁰⁹.

Влиянием "ирландских мелодий" Томаса Мура обусловлено появление в 1829 г. в "Московском телеграфе", а затем и отдельным изданием (1831) цикла украинских мелодий Н.А.Маркевича¹¹⁰. В предисловии к отдельному изданию поэт подробно говорил о традициях Байрона и Мура в своем творчестве: "Еврейские мелодии <Дж.—Г.Байрона>, из которых я многие передал на наш язык и в прошлом году издал¹¹¹, суть не что иное, кроме воспоминания любви или похвалы какой-нибудь красавице, иногда в них видна только философическая мысль, одетая в одежду поэтического сравнения <…>. Мелодии Мура почти в том же роде; различие между ними происходит более от различия гениев Байрона и Мура, нежели от различия предметов. У первого и в мелодиях, как и во всех его сочинениях, видна глубокая печаль и мрачность, никогда с ним не разлучавшаяся; у ирландского барда блеск воображения несравненно разновиднее; горесть Байрона сгустилась в тучу мрачную, обложившую сердце поэта; у Мура она производит слезы тихие, которые родили эту живую, пламенную поэзию, подобную весеннему дождю, идущему из мрака облаков, но рождающему на небе дугу разноцветную, сверкающую и необъятную в изменениях бесчисленных красок своих"¹¹². Далее Н.А.Маркевич давал краткую характеристику отдельных «ирландских мелодий» Томаса Мура, называя их не так, как они обозначены в английском оригинале, а как указаны их заглавия во французском переводе Л.Беллок. Так, Н.А.Маркевич называет «Оды вакхические» (уЛ.Беллок – цикл из трех мелодий «Charsons Bacchiques», уТ.Мура – три отдельных произведения: «Come, send round the vine…», «One bumper at parting!..», «Fill the bumper fair…»), «Народную песнь» (уЛ.Беллок – «Chant national…», уТ.Мура – две самостоятельных «мелодии»: «’Tis gone and for ever…», «Weep on, weep on…»), «Песнь военную» (уЛ.Беллок – «Chant de querre», уТ.Мура – «Where is the slave?..»), «Елену Роснийскую» (уЛ.Беллок – «H'elene on la dame de Rosna», уТ.Мура – «You remember Ellen») и др. Как видим, Н.А.Маркевич познакомился с «Ирландскими мелодиями» Томаса Мypa не в оригинале, а во французском переводе. Создавая стихи, призванные звучать в едином контексте с национальной музыкальной мелодией, Н.А.Маркевич шел вслед за Т.Муром, однако не считал возможным открыто признать это, всячески подчеркивал в предисловии к изданию «Украинских мелодий» свою самостоятельность: «Я не хотел подражать, я не мог подражать творцу „Лалла Рук“ <…> Подражания недалеко заводят»¹¹³.

Свидетельством читательской популярности Томаса Мура в России можно считать упоминание его имени в произведениях русских поэтов. Так, в стихотворении И.П.Бороздны "КА.А.Туманскому (Ответ на письмо)", помещенном в 1827 г. "Вестником Европы", говорится о сочинениях "гениев, рожденных для веков": "<…> песни звучные угрюмого Байрона, // И Мура светлые мечты, // И лира Пушкина, который с Геликона // Принес в обитель Муз столь пышные цветы!"¹¹⁴. Myp в сознании И.П.Бороздны принадлежал к числу самих ярких представителей современной ему романтической поэзии.

Подводя итоги, следует признать, что творчество Томаса Мура оказало заметное влияние на русскую поэзию 1820–1830-х гг. Наиболее активные заимствования осуществлялись русскими поэтами из цикла "Ирландских мелодий" и "восточной повести" "Лалла Рук". Среди писателей, испытавших в своем творчестве воздействие традиций Томаса Мура, можно назвать А.С.Грибоедова, Н.В.Гоголя, В.К.Кюхельбекера и многих других. Произведения Томаса Мура, проникая в сознание российского общества, занимали особую нишу, обусловленную ростом романтических тенденций, усилением ориентальных начал в литературном творчестве, а также восприятием сочинений ирландского барда в общем контексте с наследием его друга и великого современника Дж. – Г.Байрона.