Творец счастья
Шрифт:
Глава 36
Кирилл
— Что ж, на этом и договоримся, — кивает мне пожилой статный мужчина в дорогом костюме, встает и пожимает мою протянутую руку.
Он улыбается вежливо, и я тоже киваю ему с улыбкой.
— С вами приятно иметь дело. Будем рады сотрудничеству, — на автомате отвечаю я, совсем не задумываясь о смысле сказанного. Это просто дежурная фраза в таких ситуациях.
— Мой юрист еще раз просмотрит договор и мы вышлем его на почту. Хорошего дня.
Мой собеседник желает «хорошего дня» так
Хотелось бы мне, чтобы этот день был хорошим. Но это невозможно. С той хрЕновой субботы каждый день для меня — плохой день. И я с трудом заставляю себя жить в этих плохих днях. В ту грёбаную субботу случилось страшное — я потерял ее. Я потерял свою самую прекрасную девушку в мире. Я потерял свою душу и тело мое от боли разваливается на части, а сознание мое разорвано в клочья. И каждый клочок этой нематериальной субстанции стонет и кровоточит…
Не в силах сдержать себя на одном месте, нервно мечусь по кабинету — к бару, за ноутбук, к окну, снова к бару. Может, стОит нажраться коньяку до поросячьего визга? Нет, не поможет. Пробовал уже. Только еще больнее потом, с бодуна.
— Кирюш, я заказала обед в «Эль-Помидоро». Не уходи, пожалуйста, доставят через десять минут, — голос Нины звучит так заботливо, что трудно отказываться и сопротивляться.
Есть совсем не хочется, но я соглашаюсь. Обед, так обед.
Останавливаюсь у окна, рассматриваю пасмурное небо и припорошенный мокрым снегом город. Холодно, мокро, зябко — все, как у меня внутри…
Снова и снова память возвращает меня в тот хренов день, когда я «стал мертвым». После того, как отвез флешку с программой в указанное место, вернулся в город, спустился в метро, как велел мне Дима. Видимо, это было нужно для того, чтобы меня не «снял» какой-нибудь меткий снайпер, то есть мера предосторожности…
Ждал, ходил по станции взад-вперед. Нервничал и порывался звонить всем подряд: Мише, Диме, Герасиму и похитителям. Но сдержался. А когда пришла СМС от Димы: «Едь в больницу на Кижеватова», сорвался, как ураган, и помчался по ночному городу, игнорируя светофоры и правила дорожного движения.
В отделении «Скорой помощи» меня уже ждали Миша со Светой, которая, прижимая к себе сына, плакала и повторяла лишь: «Прости, Кирилл, прости…»
Доктора и медсёстры стеной стояли и не пускали меня к Кате, пока дежурный хирург, которому надоела наша истеричная возня, ни вышел к нам:
— Герасимович Мирослав. Пулевое ранение в область груди. Задето легкое. Готовим к операции, — четко по бумаге читал доктор. Перевернув страницу, сделал паузу, глянул на нас поверх очков и продолжил. — Васильева Екатерина. Внешних повреждений нет. Внутренние — возможно, сломано ребро. Сейчас везут на рентген и томографию. Можете приехать завтра или позвонить. Результаты вам сообщат по телефону, указанному в приемном отделении. Это все.
— Как все? Нет, я останусь! Я должен увидеть ее, доктор! Я должен быть с…
— Прекращаем
Но как они ни старались, ни доктор, ни медсестры меня из больницы так и не выгнали. И через два часа я все же держал Катю за руку, пристроившись на корточках у ее кровати. Она спала, получив обезболивающее, и не слышала моих признаний и извинений. Зато их слышал кто-то другой, стоявший за моей спиной. И этот «кто-то другой» был зол и непреклонен в своем решении.
— Если любишь — отпусти. Дай ей жить спокойно и в безопасности.
Басистый голос Катиного отца навсегда прописался в моем мозгу и прокручивается, как заевшая пластинка, снова и снова: «Если любишь — отпусти…»
Тогда, под давящим чувством вины и под грузом каменной плиты «наездов» подполковника, я отступил, я принял мысль о том, что Кате без меня будет лучше и безопаснее. Я согласился с этой мыслью. А наезжал этот генерал знатно! Так распек меня своим громоподобным басом, что я реально «стекал по стенке». И, млять, то самое чувство вины, оно меня держало за горло и не давало ответить генералу «парой ласковых».
Если любишь — отпусти…
И я отпустил. Я ушел и пропал из ее жизни. А она пропала из моей, в которой сейчас холодно, зябко, больно и… безнадежно…
Нина осторожно открывает дверь и вносит на подносе аккуратно сервированный обед.
— Кирюш, покушай.
Я безразлично киваю, мол «ладно, уговорила».
Нина вглядывается в меня пару минут, вздыхает тяжко и, оставив поднос на столе, выходит из кабинета. Я благодарен ей, что так заботится и сочувствует. И еще благодарен, что она молчит и не утешает. Нет таких слов, чтобы унять мою боль…
До моего обоняния дотягиваются вкусные ароматные запахи. Хорошо, значит мне удастся запихнуть в себя хоть что-то съестное. Я не ел нормально уже несколько дней. Если быть точным — четыре мертвых дня…
Четыре дня, как я стал просто зомби.
Из больницы я вернулся под утро воскресенья и весь день пил, чтобы заглушить боль. Звонил Миша, говорил, что забрал Свету с Пашей к себе в квартиру. Звонил Дима, отчитался по поводу того, что Сташевская и Кучинский были арестованы, и им предъявлены серьезные обвинения. Дальше я ничего не помню до понедельника, когда мне сообщили, что Герасимовичу сделали операцию и он находится в реанимации в стабильном состоянии.
А Катю из больницы забрали родители. Да, генерал настаивал, чтобы я больше не встречался с Катей. Я обещал… И ее забрали родители.
Жую свой обед, почти не чувствуя вкуса. Но понимаю — надо жить дальше. Надо как-то жить. Есть, спать, вести дела…
Да, насчет дел. Может погружение в работу отвлечет от тягостных мыслей? На сегодня больше никаких встреч с заказчиками не запланировано, а завтра приедут представители серьезного предприятия. Надо бы подготовиться и надо посмотреть их заявку, определить наиболее удобный и понятный интерфейс для программы, которую они хотят заказать. Ну вот, пока жую, можно глянуть, что они там прислали по факсу.