Творец счастья

Alexianna

— Долго били? — хмыкаю я. — Мне вас пожалеть?

— И вот в чем штука-то… — пропуская мои выпады мимо ушей, продолжает он и вздыхает. — Крыть-то мне нечем…

Молчим. А что мне ему сказать? Лучше подожду и узнаю, зачем все-таки он приперся.

— Году так в э-э-э… не важно, при Советской Власти еще, — словно сказочник из фильма, начинает он свой рассказ, — вел я дело одного полковника. У него в части солдаты гибли, походило на самоубийства, с десяток случаев наблюдалось. А я следователем был. Молодым, смелым и амбициозным. Честным был — взяток не брал, — уточняет он, нравоучительно подняв указательный палец. — Катюшке тогда лет пять было, не помнит она тот случай, — генерал

бросает на меня косой взгляд. — Так вот. Вцепился я тогда в глотку того полковника, какпитбуль. На руках уже почти все доказательства были, чтобы посадить его и еще двоих офицеров. И тогда мне начали угрожать. Сначала телефонные звонки, мол «брось это дело, Васильев, замни». Я не реагировал. Ну что вы! Меня ж не запугать! А потом, однажды, Катюшка мне из садика записку принесла. Гордо так вручила, сказала, что дядя военный приходил прямо в группу и велел папе передать. Совершенно секретно и очень важно. А в записке той, помню до сих пор дословно:

«Уронили мишку на пол,

Оторвали мишке лапу,

Откусили мишке ушко,

И вспороли мишке брюшко».

Вот тогда мне стало страшно. Действительно страшно. Но не за себя. За Наташку и дочку. В тот же вечер я их в Крым отправил. Посадил на поезд до Симферополя. Договорился, что там встретят и отвезут в санаторий Министерства Обороны. Охрана там и все дела… Только не доехали они до санатория. Сняли их с поезда бандюки эти, мать их так! Сняли и увезли куда-то. А от меня потребовали закрыть дело.

На этом генерал умолкает и рассматривает свой пустой фужер. Зацепил он меня своим рассказом, поэтому беру бутыль, наливаю нам еще по пятьдесят и жду продолжения.

— А как дело закрыть? Уже никак. Колеса завертелись, паровоз тронулся. Много народу уже к расследованию подключилось. Куда их всех денешь? Как им рты теперь закрыть? В общем, искал я выход, понимая, что мне «жопа», в любом случае. Если отступлю — мои погоны полетят и моих подчиненных тоже. Да, хрен с ними, с погонами! Дочка с женой — вот все, ради чего стоит жить. Как их спасти теперь? — генерал снова вздыхает и я вижу, как подрагивает его рука с фужером.

Видно, воспоминания до сих пор болезненны, хоть и времени прошло немало.

— Смирнов… Знаешь, дед твоего друга, Дмитрия Смирнова, он тогда в КГБ высокую должность занимал. К нему я кинулся, пробился. Буквально, силой пробился. Выслушал он меня, покачал головой и говорит: «Расследование преступлений военнослужащих не в нашей компетенции. Так что, извини…». А я ему: «Преступления военнослужащих — это преступления против государства. Что может быть важнее армии в государстве? Государственная безопасность под угрозой», ну, и все такое. В общем, уговорил я его. Совместными усилиями моего ведомства и КГБ нам удалось найти и освободить Наташку с Катюшкой, а также завершить расследование и посадить виновных в смерти солдат.

Генерал замолкает, а я жду продолжения. Не просто так он мне рассказал эту историю из своей жизни.

Снова пригубив коньяк, мужик вздыхает и продолжает:

— Катюша не помнит, что и как там было. Это хорошо. А Наташа… Она никогда мне этот случай не вспоминала и не жаловалась, хотя, уверен, была напугана до смерти. А вчера она мне вспомнила. Да так вспомнила, иттить… Как танком по мне проехала! Всегда такая тихая была, даже спорила редко. А вчера, как на метлу села, ей Богу! Отчехвостила меня — еле утихомирил. И условия мне поставила…

Я уже догадываюсь к чему клонит генерал, но млять, я ж тоже хочу «отыграться». Предполагаю, что извиняться будет, или хотя бы намекнет на извинения. И я молчу, только бровь моя вопросительно поднята.

— Ладно, — он ставит пустой фужер на стол и направляется к двери.

Не

понял? Это все? Моя вторая бровь взлетает на уровень первой.

— Не сердись на меня, программист… — говорит он, останавливаясь, но не поворачиваясь ко мне. — Я за дочь испугался.

Он берет свою фуражку и, наконец, поворачивается ко мне лицом. Взгляд серьезен и холоден. Разве так извиняются?! Он точно, зараза, глыба льда!

— Ты знаешь, где мы живем. К ужину Наташа обещала торт испечь, ее фирменный, вкусный.

Он привычным движением надевает фуражку, центрует ладонью и замирает на секунду, глядя выжидательно. Ждет ответа? Что ж, я отвечу! Я, мать твою, так отвечу сейчас!

Так, Кирилл, голос настроить пониже, как учил меня преподаватель по вокалу и в бой!

— Вы мне душу вырвали в той больнице! — теперь уже мой бас звучит угрожающе. — Разметали в клочья и растоптали своим кирзовым сапогом! Вы, ваше благородие, заставили меня отказаться от любимой девушки, выбили из меня клятву не приближаться к ней и исключить всяческие контакты! Но вы не только мое сердце порвали. Вы подумали о том, что Катя почувствовала, когда я не пришел, не обнял, не утешил, не забрал ее из больницы?! Я должен был быть с ней рядом! И я был бы там с ней, каждую грёбанную минуту! Если бы не вы, она бы знала, что я люблю ее, что не брошу, что я благодарен ей за ее смелость и мужество! Вы убивали не только меня, вы убивали и ее тоже!

В течение своего монолога я в ярости приближаюсь к генералу, готовый вцепиться в его мускулистую шею. Единственное, что меня останавливает — он все-таки отец Кати, и задуши я его сейчас, она может расстроиться. Но я позволяю себе подойти почти вплотную и упереть свой кулак ему в грудь. И пусть эта ледяная глыба стоит здесь, не шелохнувшись, я, млять, выскажу все до конца.

— Она должна была знать, что я прочувствовал каждое мгновение ее страха и ужаса, когда ее похитили! Она была храброй и находчивой, и им со Светой почти удалось сбежать от бандитов! И она должна была знать, что все это не напрасно, что я с ней, что я безоговорочно делал все, что требовали похитители — отдал бы все, ради ее спасения! Но она проснулась и не увидела меня. Я не пришел, не обнял, не пожалел ее, не объяснился, не похвалил за храбрость. Я повел себя, как последний мудак, когда уехал из больницы, и только потому, что вы вместе с моей душой вырвали из меня клятву больше никогда не приближаться к ней! А теперь вы, вот так запросто, зовете меня на ужин?! Типа, ничего, нахрен, не произошло?! Вашу мать!!!

Мне не хватает воздуха, а сердце колотится где-то в области горла. Я замолкаю и делаю большой вдох.

— Она знает, — спокойно отвечает мне глыба льда. — Она слышала запись нашего разговора. Она все поняла.

Я рычу от злости и от желания врезать по этой ледяной физиономии. Но сдерживаюсь — как ни крути, ударить будущего тестя не могу.

— Вот что, — я все еще держу кулак у его груди и даже нажимаю чуть сильнее. — Передо мной можете не извиняться. Но я приеду и прослежу, чтобы вы, ваше благородие, господин генерал, извинились перед Катей.

— Договорились, — ледяной ответ, быстрый четкий поворот через левое плечо и глыба льда чинно скрывается за дверью моего кабинета.

Я стою и перевожу дыхание, хватаюсь за ворот рубашки и, развязав галстук, расстегиваю несколько пуговиц. Понимая, что сейчас мне бы пара литров холодной воды не помешала, выхожу в приемную, где тут же Нина бросается меня обнимать.

— Кир, родной! Как ты его! Молодец!

Меня начинает потряхивать от нервного срыва. То есть, я сейчас должен был быть рад, что могу снова увидеть мою Конфетку, обнять ее, поцеловать… но меня трясет от злости.