Твой дядя Миша

Мдивани Георгий

Педро(жмет руку Пронико). Привет твоим ребятам передай, Пронико.

Пронико уходит. Педро сидит, задумался. Регино входит, расстроен, на глазах слезы.

Что с тобой, Регино? Ты плачешь?

Регино. Нет… (Смущенно вытирает кулаком слезы.) Это я так. (Пауза.) Да, Педро, зга женщина с грудным ребенком… Жутко! Ее угнать хотели в Алькасар.

Педро(задумчиво).

Есть дети у тебя, Регино?

Регино. Нет, Педро, я один. Но понимаю я: любимая жена и дети от любимой — большое счастье… Да, Педро, женщина — биенье сердца нашего, биенье, дающее нам жизнь!

Педро. Как хорошо ты говоришь, Регино! «Любимая и дети от любимой, биенье сердца…» Вот (вынимает из кармана фотографию) это Микаэла и мальчики мои: Фелиппе маленький и Рафаэль. Ношу я их на сердце, они всегда со мной, на отдыхе, в бою… И вот они в плену… Биенье сердца моего — в плену! Регино, понимаешь? Биенье сердца — у врага в плену. Мальчики мои и Микаэла! Терзает враг их и может в час любой убить! Регино, понимаешь, как болит душа? Боюсь наедине я оставаться со своею болью. (Пауза.) Ты хорошо сказал— «биенье сердца».

Пауза.

Регино(растроганно). Только сейчас по-настоящему тебя я понял, Педро, и понял, что такое мужество.

Входит Томас Мансо, за ним маленький Хосе.

Томас. С победой, командир! Триста винтовок, пятнадцать пулеметов, три танка. Попорчены, правда, немного, но ничего, работать будут, и неплохо…

Педро. Потери, Томас?

Томас. Девять убитых и раненых двенадцать. Но то новых привалило. И молодцы — один в один!

Педро. Смотри, не увлекайся.

Томас. Мансо. Народ надежный, Педро.

Педро(гладит Хосе?го голове). А ты все за отцом?

Маленький Хосе. Патроны в ленты я помогал оставлять. А скоро сам стрелять из пулемета буду.

Педро(прижимая Хосе к груди). Завидую тебе я, Томас.

Марианна(входит). Товарищ командир, в кольцо зят Алькасар! Между частями связь людьми и телефонная.

Перрико(входит). У Санта-Круа пушки ставить невозможно, товарищ командир.

Педро. Нет, возможно, Перрико. Пойдем!

Уходит вместе с Перрико. За сценой возникает песня «Единый фронт». Сцена заполняется поющими солдатами республиканской армии. Вносят и устанавливают знамена.

Военный почтальон(входит, в руках посылка). Где маленький Хосе?

Маленький Хосе. Я здесь.

Военный почтальон.

Тебе посылка, дорогой мой.

Движение.

Регино(берет посылку, читает). «Толедский сектор. Пятый полк. Бойцу Хосе Мансо». (Дает посылку Хосе.)

Томас. Давай, сынок, откроем. (Берет, осматривает. Гордо.) Да это из Мадрида. (Ножом вскрывает ящик.) Э, да тут есть и письмо. (Вертит в руках.) Прочти, Ретоно.

Регино(берет письмо, читает). «Наш дорогой, любимый маленький Хосе. Дети великого Советского Союза узнали из газет, что ты вместе со своим отцом храбро сражаешься на фронте против фашистов, и посылают тебе через нас этот подарок и пламенный пионерский привет. Вива наш маленький Хосе! Объединенный комитет коммунистической и социалистической молодежи Испании».

Марианна. Такой вот маленький, а уж прославленный ты человек, Хосе.

Маленький Хосе(извлекает из посылки пионерский галстук). Смотри, отец, вот красный флаг.

Регино. Нет, это пионерский галстук. Но прав наш маленький Хосе. (Повязывает галстук Хосе.) Да. Это флаг, товарищи, и знамя, с которым победим. (Поднимает Хосе.) Вот дети будущей Испании, свободной и счастливой.

Крики: «Вива!» Хосе передают из рук в руки и качают.

Занавес

Акт четвертый

Картина шестая

Мрачное, почти совершенно темное подземелье Алькасара. Тусклый свет фонаря из слуховой щели над дверью. Заключенные мужчины, женщины и дети лежат вповалку на полу, жмутся к стенам. Их почти не видно. Они ощущаются по стонам, приглушенным, истерическим всхлипываниям, идущим с разных концов подземелья. В углу Сант-Яго, Кастро.

Хосе Урбан и Мангада-Амбоу.

Сант-Яго. Эх, Фредерико, я думаю, если глаза мои когда-нибудь увидят солнца свет, они не выдержат и лопнут. Желудок мой так сморщился, что больше никогда уже не сможет выполнять своей работы.

Мангада. Ты, друг, большое и наивное дитя. Разве не видишь, как по ночам нас группами выводят… на допрос. Ха-ха! Такая штука, как человеческий желудок, для тебя уж бесполезный инвентарь. Напрасно ты волнуешься: фашисты не дадут работы твоему желудку… И глаз твоих не будет беспокоить светом солнце. Возможно, на момент тебе покажут звезды, а затем — отец Порфирио… и аллилуйя, аллилуйя… и упокой, господи, душу раба твоего, дорогой мой. Аминь!

Кастро. Послушай-ка, приятель, зачем хитришь и портишь парню настроенье? Тебе ведь по плечу его улыбка? Презренье к смерти в ней и вера в жизнь, победу!