Твой первый - единственный

Сью Ники

Большую часть сознательной жизни я боялась признаться Вите в поступках отца, стыдилась той боли, что причинял мне папа. Я сама себе казалась грязной, никчемной. Не было дня, чтобы смотря в зеркало, в голове не возникал образ монстра, живущего в той квартире. Можно убежать из дома, можно удалить номера, можно задрать высокого подбородок и выдавать трусость за силу. Но зашить раны, которые рассекали годами, практически невозможно. Только рядом с Витей я забывала о прошлом, расправляла крылья, что отец пытался вырвать с корнем.

Любовь…

Такое вроде бы простое слово. Любовь была моим лекарством. Пусть и оказалась в итоге отравленной стрелой. Хотя сейчас я уже не понимаю до конца, была ли та стрела отравленной, не отравила ли я ее сама.

Добравшись домой, скинула вещи и, не включая свет в коридоре, пошла в душ. Открыла горячую воду, меня жутко трясло, будто заболела. Вскинув голову, я закрыла глаза, позволяя себе раствориться в тепле, расслабиться, забыться. Однако получалось так себе. Мысленно я все время возвращалась к Вите и к тому, как мы были счастливы вместе, к его словам, что знай он правду…

А что если Дима ошибается? Что если ошиблась и я? Мне вдруг до жути захотелось послать к чертям обиды и предубеждения. Позволить себе войти во второй раз в одну и ту же реку и утонуть в порыве ее безумного течения.

Закрыв кран, я накинула халат и вышла. Опять стало холодно. Скрестив руки на груди, я поплелась на кухню, зажгла газовую конфорку и щелкнула чайник. Пока он закипал, я уселась на стул, подтянув к себе ноги и обхватив их. Однако посидеть и поразмышлять мне не удалось, позвонил сотовый.

– Кто там, интересно, – прошептала себе под нос, шаркая тапочками. Мобильник лежал в кармане куртки. Вытащив его, я удивилась, увидев номер мамы.

Сегодня она просила остаться на торт с чаем. После моего отъезда и операции, мать вернулась на работу в библиотеку. Отец был, конечно, против, но она и не ждала одобрения. В последние время родители жили не очень хорошо, все чаще ссорились. Однажды мама сказала, что хотела бы уйти от папы. Никогда прежде у нее подобных мыслей не возникало. Все терпела, прощала, преклонялась. Но после выпускного, после того, как отец встал не на мою сторону, родительница будто прозрела, увидела монстра, что всегда жил в этой квартире.

Они тогда сильно поругались. Однако маме было попросту некуда уйти: ни подруг, ни родственников, ни своих сбережений. Отец был единственным кормильцем и силой, не дающей ей пасть якорем ко дну. Я понимала мать и не винила ее. Поддерживала с ней отношения, иногда гуляла, созванивалась, чем могла помогала с Матвеем, собирала деньги на случай, если однажды мама придет ко мне за помощью. Хотя была уверена – не придет.

Пусть она и не говорила, чувство вины жило в ее сердце. Я видела это постоянно, встречаясь с ней на нейтральной территории. Мама иной раз боялась поднять на меня глаза, как следует рассмотреть дочь, которую видела теперь не так часто. Мы обе негласно приняли эти правила игры.

Я не была уверена на сто процентов, верно ли мы поступаем. Однако

до тех пор, пока Матвей спокойно засыпал, был одет и обут, не голодал, пока его не обижали дома, я была спокойна. Нет, конечно, страх никуда не ушел. Я каждый день переживала, что отец изобьет мать, поднимет руку на своего маленького ребенка. Порой кошмары детства преследовали по ночам, и я просыпалась в слезах, пугаясь теней, что притаились в темноте.

Помню, в один из вечеров, когда мы с мамой и Мотей гуляли вокруг озера, я спросила:

– Почему бы тебе не развестись с ним? Разве ты не боишься? Если уж не за себя, то хотя бы за Матвея.

– Это сложно, дочка, – вздохнула она, поджимая тонкие губы, на которых давно не было помады. Безжизненные, бледные, непривлекательные. В матери не осталось и следа от той женщины, что прыгала по лужам, заливаясь звонким смехом. Она жила лишь в моих детских воспоминаниях.

– Это не сложно, ты боишься. Боишься остаться одна. Но ты не одна! У тебя есть я!

– Я знаю, – мама улыбнулась, подхватив меня под локоть. – Ты и Мотя – мой свет и единственная надежда. Еще немного, я чуть подсоберу денег и тогда, обязательно…

– Мам, завтра – такая отдаленная дата, – воспротивилась я. – Это будущее, которое может никогда не наступить. Завтра всегда в тумане, там неизвестность. Нужно начинать сегодня, в конечном счете, возможно, завтра и не настанет.

– Какая у меня смышлёная дочка выросла, – мама засмеялась. Но я видела, это был напускной смех, чтобы скрыть страх, поселившийся в сердце.

Поэтому мне ничего не оставалось, кроме как жить с Димой, копить деньги и мечтать о светлом будущем. И все это было, пока не появился Витя. Он ураганом ворвался, перемешав мои планы, и я совру, если скажу, что этот самоуверенный мальчишка не вызвал трепет в душе.

Проведя пальцем по сенсору, я поднесла сотовый к уху.

– Да, мам, слушаю.

– Рита, – ее голос дрогнул, затем послышался тяжелый вздох. Мне сразу сделалось не по себе. Неужели отец? Неужели он сорвался? Горло свело болезненным спазмом.

– Мам, что случилось?

– Витя… – прошептала она имя, которое вызывало мурашки и волну нежности. Однако сейчас я еще больше испугалась.

– Что? Витя? Мам, в чем дело?

– Мы в полиции.

– А?

– Витя избил твоего отца.

Глава 25 - Рита

Я ехала на такси в участок, прокручивая слова матери. Они звучали набатом в голове, словно пули, пронзающие насквозь. Я искусала ногти, пока доехала, пытаясь понять, что там произошло. Почему Витя избил отца? Неужели… из-за меня?

Когда машина остановилась, я протянула водителю купюру в двести рублей и, не дожидаясь сдачи, выскочила на улицу. Морозный ветер задувал за шиворот, с неба продолжал падать пушистыми хлопьями снег. Я умудрилась поскользнуться на ступеньках, но тут меня кто-то подхватил под локоть, не давая упасть.