Твой первый - единственный
Шрифт:
– Что значит – не буду?
– Единственное, в чем я виноват, – прорычал Шестаков. По скулам парня бегали желваки. – Так это в том, что не сделал этого раньше. Я виноват перед Ритой, я должен был заступиться за нее, должен был! Должен, пап! Мужчина должен защищать женщину! А тот, кто поднимает на нее руку, на слабую, хрупкую девушку, не может называться ни отцом, ни мужиком!
В салоне повисла пауза. Долгая. Напряженная. Казалось некто натянул струны души до предела, и если бы отпустил их, мы бы все задохнулись.
– Как это… – первым голос подал дядя Олег. Он остановил машину
Глава 26 - Рита
В итоге мы приехали домой к дяде Олегу. Он сказал, хочет серьезно поговорить с мамой, узнать что, почему и с каких пор. Мне на такие вопросы отвечать было бы неудобно, а вот мать то ли от безысходности, то ли потому что хотелось кому-то выговориться, неожиданно согласилась.
И опять же я бы могла выйти в любой момент, попросить, чтобы меня подвезли до моего дома, но предпочла доехать со всеми, побыть еще немного рядом с Витей. Стена, которую я возводила почти три года, рушилась по крупицам, а теперь, когда между нами не осталось недомолвок, она почти пала, впуская в сердце позабытое тепло.
Олег Николаевич жил все там же, где и раньше, и даже внутри квартиры ничего не изменилось. Я словно очутилась в прошлом, в том самом, когда мы с Витей были счастливой парой выпускников, мечтающих о невероятном совместном будущем.
Скинув обувь, я прошла по коридору, оглядывая гостиную, совмещенную с кухней. Точно также я оказалась здесь два с половиной года назад, стояла на этом самом месте и вглядывалась во влюбленные глаза мальчишки. Позже, конечно, перечеркнула и этот взгляд, и фразы о любви, замужестве, быте, но сейчас, увидев диван, кухонный стол, даже шторы, я вдруг снова испытала ту эйфорию от встреч с Витей.
– Я включу чайник сейчас, входите, – довольно гостеприимно сообщил дядя Олег.
– Мы с Ритой пойдем ко мне в комнату, – сказал Шестаков. Он нагло схватил меня за руку и потянул за собой в спальню, где мы как-то сидели и мирились после расставания на Новый год.
Я не стала сопротивляться, молча последовала за ним, в то время как сердце екало, словно его механизм впервые завели за более чем шестьсот дней.
– Входи.
– Угу, – кивнула, прикрыв за собой дверь. И снова кровать, знакомая атмосфера, только теперь здесь не витал запах Витиных духов, которые я могла отличить, лишь заприметив их шлейф.
Шестаков опустился на край кровати, он не смотрел на меня, отвернулся, вглядываясь в вечерний пейзаж за окном. В темноте ветви деревьев напоминали зловещие тени, что пытались ворваться в комнату и напугать ее обитателей. Однако больше меня пугали не тени, а руки Вити, на которых остались следы драки.
Я подошла к нему и остановилась буквально в паре сантиметров.
– Зачем? – промолвила едва слышно. – Я не понимаю тебя.
– А знаешь, – он поднял на меня свои пронзительные глаза, слегка улыбнувшись. – Я ведь тоже не понимаю тебя. Но это не мешает мне… продолжать хотеть быть рядом с тобой.
– Витя…
– Прости, если злишься насчет отца, – прошептал Шестаков. Я присела рядом и осторожно взглянула
– Рита, – Витя повернулся и потянулся к моей руке, однако буквально в паре сантиметров остановился. Его ладонь повисла в воздухе, не решаясь дотронуться.
– Я… запуталась, – произнесла, не сводя глаз с Шестакова. Под ребрами бушевал океан чувств, я слышала стук ожившего сердца. Клянусь, в эту секунду его ударов было больше ста сорока, и все они предназначались одному человеку.
– Дай мне шанс доказать тебе, что я… до сих пор… принадлежу тебе?
Я ничего не ответила, молча смотрела на Витю, пыталась понять, в какой момент окончательно сдамся. И он словно понял, что стены разделяющие нас давно разрушены, словно увидел свет в конце туннеля: медленно поднял руку, затем коснулся моей щеки. Я видела, как тяжело дышал Шестаков, как разомкнулись его губы, как в глубоких изумрудах мелькнула искра надежды.
Именно такие чувства испытывает человек, когда видит берег, что до этого казался чем-то нереальным. Он пытается грести чаще, настойчивей, глотает воздух, шепчет молитву, пусть и никогда не верил в Бога. Когда силы почти на исходе, когда ты едва не тонешь, но понимаешь – спасение буквально в паре метров, невозможно отступить. Именно таким взглядом смотрел на меня Шестаков, словно я была той надеждой, ярким светом маяка посреди бескрайнего океана.
– Рита, прошу тебя, – его голос сделался настолько тихим, словно Витя боялся спугнуть неожиданную теплоту, что витала вокруг нас.
– А если кто-то опять решит очернить мое имя? – сглотнув, спросила я. В конце концов, доверие – вещь хрупкая. Оно подобно вазе, которую хоть и можно собрать по осколкам, посадить на клей, восстановить внешнюю форму, однако в исходное состояние вернуть разбитый фарфор невозможно. Я боялась, что наша новая ваза опять разобьется.
– Я понимаю, – кивнул Шестакова. Его рука скользнула по моей скуле, опускаясь вниз и, наконец, отдаляясь от меня. – Поэтому прошу, давай будем честны друг с другом. Недопонимание и скрытность может разрушить даже самый крепкий союз. Рита, все эти годы я… я не раз задавался вопросом, почему ты тогда так поступила. Если бы я только знал.
– Хорошо, – неожиданно для самой себя произнесла. – Расскажи мне о себе, о своей жизни. Почему ты жил на улице? Что с тобой произошло? У тебя есть деву… – я запнулась. Щек моментально коснулся жар, мне сделалось не по себе. Ладно, вопросы до этого были вполне логичными, но о девушке не стоило говорить. Подумает еще, что я ревную или думаю о нем постоянно.
Вздохнув, я отвернулась, прикусив нижнюю губу.
– Я расстался с Марин… с девушкой недавно.
– Мариной? – женское имя резануло слух, подобно острым лезвиям, скользящим по стеклу. Выходит, у него кто-то был, хотя это неудивительно. Шестаков всегда блистал, люди, тем более девушки, притягивались к этому парню магнитом.