Ты его не знаешь
Шрифт:
— «Когда темный аромат наполняет нас, — тихо заговорил Генри, и мне пришлось податься вперед, чтобы расслышать, — дух Божий и все тайны души и разума ведут нас сквозь вечную ночь».
Будь это кто другой, расхохоталась бы ему в лицо. Но Генри — рассказчик непревзойденный.
И вот он вернулся. Как мне теперь вести себя с ним? С человеком, с которым я мечтала прожить всю жизнь, которому хотела родить ребенка? Я стояла рядом, вслушивалась в его голос, вдыхала сосновый запах его кожи и сознавала, что мои чувства к нему не в прошлом.
Голова шла кругом, но все же я уловила из разговора, что Генри только-только вернулся в Сан-Франциско с Восточного
Майк, вспомнив, что у него встреча, приобнял Генри за плечи:
— Хорошо, что ты снова с нами. Я знал, что долго ты в Нью-Йорке не продержишься. Метели, индийские забегаловки, где нормального сандвича не сыщешь, — кому это надо?
— Поживем — увидим.
— Ладно, я пошел, — уже на ходу бросил Майк. — Мы ждем крупную партию кофе из Никарагуа. Элли тебе все расскажет.
Остальные тоже разошлись, оставив нас с Генри наедине.
— Ты совсем не изменилась, — заговорил Генри.
— Ты тоже.
Во рту пересохло. И снова прежнее желание придвинуться к нему поближе. Оно было всегда. Даже в последние месяцы перед разлукой, когда мы только и делали, что ругались, мне хотелось дотронуться до него, почувствовать на себе его руки.
— Вообще-то мне пора, — сказал он. — Надо договор на аренду помещения подписывать. Поужинаем в пятницу?
Я ушам своим не верила — позвать меня вот так запросто, мимоходом? Словно он и не уезжал, словно и не было этих трех лет?
— Я бы рада, но у меня другие планы.
Я не соврала. Звонил Бен Фонг-Торрес: он откопал пленку, которую в 1999-м ему вручил Билли Будро. Предложил зайти, послушать.
Мы вышли на улицу. Туман окутал дома, было свежо и тихо. Прямо у дверей стояла машина, серебристая «тойота приус».
— Моя, — Генри положил руку на крышу.
— Ты заделался «зеленым».
— А что? Хорошая машинка для города, — откликнулся он, — шустрая. И все равно нет сил с джипом расстаться — стоит у меня под окнами. Пару раз в неделю вывожу его покататься, чтоб не оштрафовали.
— Я его обожала, твой джип.
— С год назад мы за городом угодили в аварию, так он, джип то есть, меня спас. Недели две я тогда провалялся в больнице, а ехал бы на этой малышке, наверняка сейчас бы с тобой не разговаривал.
Первой мелькнула мысль: «Что было бы, если бы мне сказали, что Генри умер?» И вторая мысль: «А почему он говорит во множественном числе? Кто „мы“?»
Три года я ломала голову: что произошло тогда, что разладилось между нами? Десятки раз мысленно возвращалась к той последней ссоре и проклинала себя: зачем убежала? Надо было остаться в номере, вместе расхлебывать то, что заварили. Мне страшно хотелось спросить у него, почему он ушел тогда? Не потому ли, что просто разлюбил меня? И если так, то когда это случилось? Но вместо этого мы болтали о машинах.
Я краем глаза глянула на его левую руку — кольца не было — и не могла больше сдерживаться:
— Кто это «мы»?
— Не понял?
— Ну, ты сказал: мы угодили в аварию…
Господи, кто меня тянул за язык?
— Я имел в виду, — ухмыльнулся Генри, — мы с джипом.
Двадцать девять
Вечером дома я занялась Стрэчменом. Начала со статьи «Самый расторопный человек Сан-Франциско». Затем в журнале «Марин» прочла интервью, из которого выяснила, что у него двое детей, что он обожает ловить рыбу в открытом море и что он без ума от Фрэнка Синатры и кафе
Утром я отправилась на Южный пляж, в «Перекресток», и без четверти семь была уже на месте. Вывеска в витрине извещала, что кафе открывается в семь. Чтобы убить время, я пошла прогуляться. Накануне играли «Гиганты», все тротуары были усыпаны флажками и пластиковыми стаканчиками с эмблемой клуба. Мужчина в банном халате и тапочках смывал из шланга блевотину перед своим многомиллионным особняком. Школьница в клетчатой юбке и черно-белых башмаках ждала автобуса, то затягиваясь сигаретой, то взирая на нее с ненавистью, как на заклятого врага.
Когда я вернулась к «Перекрестку», кафе уже открылось. Я заказала кофе «Суматра» и пробежала глазами по книжным полкам. Забавная сборная солянка из беллетристики и жизнеописаний: «Шаги в тумане: Сан-Франциско Альфреда Хичкока», «Храм Луны» Пола Остера и, между прочим, «Сон в начале тумана» Юрия Рытхэу. На нижней полке я углядела роман, который недавно прочла, своего рода литературная загадка о серии похищений в Сан-Франциско. Довольно интересно, но затянуто. Где-то в середине я уже начала пропускать длинные пассажи о глубинах памяти и комплексе вины — хотелось поскорее добраться до сути. Тогда мне пришло на ум, что подчас хорошей истории всего-то и требуется что начало, середина и финал. Быть может, потому книги Торпа и пользуются такой популярностью. Он не канителится с заумными материями, а на первых же страницах выводит героев и, не откладывая дела в долгий ящик, методично развивает сюжет. Если взглянуть на его работу объективно — что в моем случае почти невозможно, — придется признать: этот знает, как взяться за историю, как увлечь тебя и подвести дело к убедительной развязке как раз тогда, когда ты еще не готов закрыть книгу, когда тебе хочется еще.
«Некоторые писатели считают, что популярность подобна смерти, — сказал мне однажды Торп (про его планы написать о Лиле я еще ничего не знала). — Им кажется, что они продались, если слишком многим их книжки доставляют удовольствие. Но если — а точнее, когда — издадут мою книгу (постучим по дереву), пусть ее прочитает каждый. Каждый!»
Меня поразило это неприкрытое честолюбие, и я задумалась, не грозит ли и мне подобная гордыня. Впрочем, я из тех любителей литературы, которым больше нравится читать, чем писать. Колледж закончила, а что делать со степенью, понятия не имела. В отличие от Лилы, чей путь был предопределен в тот миг, когда она открыла свой первый учебник по арифметике, мое будущее оставалось тайной за семью печатями. Не амбициям, а счастливому случаю обязана я карьерой в кофейном деле. Тому самому случаю, который Лила искренне презирала.
В «Перекрестке» мало-помалу начал собираться народ. Я всматривалась в лица, выискивая Стива Стрэчмена. Если верить «Марин», он заглядывал сюда каждый будний день — выпивал чашку двойного латте, просматривал газету и направлялся в свою контору в нескольких кварталах от кафе. Я была уверена, что узнаю его по фотографии, прилагавшейся к интервью.
Без четверти восемь Стрэчмен еще не объявился. Я допила вторую чашку кофе, изучила все книжные полки, просмотрела «Нью-Йорк таймс» и потихоньку начала нервничать.