Ты его не знаешь

Ричмонд Мишель

Восемь часов. Стрэчмена нет как нет. Я прикинула, не пойти ли прямиком к нему в контору? Нет, пожалуй, этак можно его спугнуть. «Невзначай» встретиться в кафе не в пример лучше. Интересно, как поступил бы частный сыщик? Или Торп? Как ему удавалось разговорить людей?

В десять минут девятого он вошел в дверь. Я не сразу его узнала — на фотографии он казался много полнее. Защитного цвета брюки, джинсовая рубашка, кожаные ботинки с металлическими набойками на носках. Наряд неброский, но от него разило деньгами: сразу можно сказать, что одежда из дорогущего магазина, где покупатели оставляют сотни долларов за рубаху, которой надлежит

производить впечатление суровой простоты. Элегантно растрепанные волосы тронула седина, а ямочки на щеках обратились в складки. Он был красив, но на калифорнийский манер, то есть приятная наружность являлась следствием скорее баснословно дорогой экологически чистой еды и выходных на озере Тахо, нежели папы-маминым наследством.

Стрэчмен взял газету. Сквозь шум кофеварки я разобрала, как он сказал девушке за прилавком:

— Доброе утро, Изабель. Мне простой рогалик, без всяких добавок, пожалуйста, и двойной латте.

Уже с рогаликом, газетой и кофе в руках он обвел глазами переполненный зал, высматривая свободное местечко. Его взгляд упал на меня, я с улыбкой кивнула:

— Свободно.

— Повезло мне. Если утром симпатичная молодая женщина приглашает к себе за столик, значит, день будет удачным. — Он развернул газету. — Я это сказал? Тысяча извинений — мысли вслух.

Самое забавное, что он, похоже, не шутил. Слова и впрямь вырвались ненароком. Я ждала, когда он приглядится ко мне и увидит перед собой образ Лилы.

— Вы Стив Стрэчмен, — сказала я.

У него приподнялась бровь:

— Откуда вы знаете?

— Пользуюсь вашим въездом на Мост. Впечатляющая работа.

Он пожал плечами:

— Просто работа. А весь шум из-за того только, что у нас такие дела, как правило, делаются с черепашьей скоростью. — Стрэчмен смахнул с газеты хлебные крошки. Он не узнавал меня. — Как вас зовут? — спросил он.

— Элли, — отвечала я. — Элли Эндерлин.

Он через стол протянул мне руку. Лишь только наши руки соприкоснулись, по его лицу пробежала тень. Он поспешно отдернул руку, судорожно отхлебнул кофе.

— Что-то не так?

— У меня когда-то была знакомая по фамилии Эндерлин. Много лет назад. — Он смолк и уставился в газету, но не читал. Спустя несколько мгновений вновь поднял глаза, изучающе вперился в мое лицо. — Ее звали Лила… и у нее была сестра… — Он не сводил с меня глаз, пытаясь уразуметь, что к чему.

Помолчав, я отозвалась:

— Знаю.

— Какое совпадение, — выдохнул он. — Ведь это совпадение, верно?

Добротная одежда, обаятельная улыбка, добрые глаза. Наверняка носит с собой фотки детей, жене цветы дарит безо всякого повода. И девушку за прилавком знает по имени, поинтересовался, как у той дела. Ничего общего с нарисованным Торпом портретом высокомерного зазнайки себе на уме. Это с одной стороны. А с другой — он определенно смутился. Ему ужасно неуютно рядом со мной.

— Вы по-прежнему занимаетесь той знаменитой задачей? — полюбопытствовала я.

— Простите?

— Гипотезой Ходжа.

Он отмахнулся как от мухи:

— То было в другой жизни. С математикой давно покончено.

— Почему?

Он привстал, собираясь уйти, но остался. Только бы не ушел! — молилась я про себя. Никакого другого плана у меня в запасе не было.

— Способностей не хватило.

— Не может быть. Вы же получили Гильбертовскую премию.

Он нахмурился.

— Только за отсутствием другого претендента.

Лила должна была ее получить. Об этом все знали.

— И тем не менее.

Я не представляла, что еще сказать. Просто тянула время. С Делией Уилер все было совсем по-другому. Там я худо-бедно разумела, с чего начать, как вести разговор. А со Стрэчменом как общаться? Бог его знает…

— Говоря откровенно, наверное, из-за нее я и бросил все, — заговорил Стрэчмен. — Знал, что таким, как ваша сестра, мне никогда не стать. Да и не она одна. Были и другие, с кем рядом я ощущал себя самозванцем. Приятель Лилы, Мак-Коннел, например. Мало того, что такая красавица, такая умница влюбилась в него, — у него еще и мозги были что надо.

Я чуть не поперхнулась.

— Вы знали про них? Еще до того как… все случилось?

— Да.

— Но откуда? Они же таились ото всех.

— Ото всех, да не совсем. Я их однажды застукал в редакции «Стэнфордского математического журнала». Вхожу, а они… — Он поскреб затылок, отвел глаза.

— А они — что?

— Заняты делом. — Он глотнул кофе.

— Насколько заняты?

— Вплотную.

— Не может быть. Только не там.

— Я и сам был в шоке. Она ведь такая застенчивая была. Я тогда еще подумал, что дело, вероятно, в харизме Мак-Коннела. Впечатляющая личность. Хорош собой, обаятелен. Девушкам почему-то такие нравятся.

Показалось мне или в голосе Стрэчмена прозвучали нотки зависти?

— Я повернулся да пошел прочь. И держал язык за зубами. — Он умолк, глядя на меня так, словно его только что осенило. — Вы все еще пытаетесь распутать это дело? После стольких лет. — Он помолчал, как будто что-то просчитывал, анализировал, прикидывал — а он сам взялся бы за это дело, поменяйся мы местами? — Что ж, достойно уважения. Но я хотел сказать, что талантов у нас на математическом факультете было пруд пруди. Ваша сестра — самый яркий, но имелись и другие. А я в свои двадцать шесть уже выдыхался. И догадывался, что Гильбертовская премия — мой потолок. Да и получил-то я ее только благодаря тому, что Лилу… — он запнулся, опустил глаза, — потому что с ней случилось несчастье. К тому же на факультете меня особо не жаловали. В те времена я, знаете, был довольно заносчив. А премия не доставила мне никакой радости. Совесть мучила. Я был уверен, что все меня презирают — ведь я взял то, что по праву принадлежало Лиле. Ну остался бы я — чего-нибудь, может, и достиг, но великим не стал бы, это точно. — Стрэчмен развел руками. — Вот и ушел. И нисколько не жалею.

— Вы читали книгу Торпа?

— Пролистал. — Он помедлил. — К стыду своему, должен признаться, меня интересовало только одно: есть там что-нибудь про меня или нет. Говорю вам, гнусный характер был у меня в те времена.

— А почему, собственно, что-то должно было быть? — спросила я.

— Простите?

— Ну, в книге. Про вас. Почему? И если бы, скажем, там что-то было…

— Но ничего не было.

— Да, но если бы…

— А с какой стати? — удивился Стрэчмен. — Из-за того разве, что я там учился? Так мы все на факультете несколько недель ходили в подозреваемых. Каждого полиция допрашивала. Не очень умело, я бы сказал, но каждого. В коридорах, в буфете, даже на занятиях все только об этом и говорили. Помню, у меня тогда появилось ощущение, что мы играем в «Улику», только по-настоящему. «В бальном зале был мистер Бодди с веревкой? А в зимнем саду — профессор Плюм со свечой?»