Ты найдешь – я расправлюсь (др. перевод)
Шрифт:
Я вошел в комнату и осмотрелся. После секундного колебания я прошел к столу и, усевшись за него, стал открывать ящики. Там были обычные для письменного стола вещи: тетради, промокательная бумага, чернила и тому подобное. Я все это просмотрел, но там не было ни одной личной бумаги, ни одного счета, письма или ежедневника. Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что кто-то мог меня опередить и забрать из стола все бумаги с какими-то записями.
С этими тревожными мыслями я прошел в спальню. До тех пор, пока я не осмотрел все эти шкафы и тумбы, я не представлял,
Мне повезло: она была дома и сказала, что собирается ужинать.
— Ты не можешь приехать прямо сейчас? — Я назвал ей адрес. — Тут есть для тебя работенка. Возьми такси. Когда мы закончим, я отвезу тебя поужинать.
Она согласилась.
Повесив трубку, я заметил на стене, рядом с аппаратом, нацарапанный карандашом номер. Он был едва виден, и я смог его разобрать, только включив настольную лампу. Это был римский номер.
Мне показалось, что Хелен не стала бы записывать его на стене, если бы он не был для нее важен и не требовался довольно часто. Сделав над собой усилие, я снял трубку и набрал номер, тут же пожалев об этом порыве. Судя по всему, это мог быть номер X, и я не хотел, чтобы он раньше времени начал подозревать, что я его ищу. Я уже хотел положить трубку, когда услышал щелчок на линии. Моя барабанная перепонка едва не лопнула от голоса, который прорычал в трубку на итальянском:
— Что вам нужно?
Это был самый грубый, развязный голос, который мне когда-либо приходилось слышать по телефону.
Я отодвинул трубку от уха и прислушался. Можно было уловить легкие звуки музыки: какой-то голосистый тенор пел «Е lucevan le stelle», может быть, по радио.
Мужчина, который снял трубку, прокричал:
— Алло? Кто это?
У него был неестественно громкий голос.
Я постучал по микрофону телефонной трубки, чтобы привлечь внимание.
Потом послышался женский голос:
— Кто это, Карло? Что ты так кричишь? — Она говорила с сильным американским акцентом.
— Никто не отвечает, — ответил он по-английски и бросил трубку.
Я стоял, смотря в окно. Карло… и эта американка. У Хелен в Риме было много друзей. Карло мог оказаться просто ее приятелем, но телефонный номер на стене меня озадачивал. Конечно, он мог сказать Хелен свой номер по телефону, и она, за неимением рядом блокнота, записала его на стене, но мне почему-то в это не верилось.
Я записал номер на листке бумаги и положил листок себе в карман. В это время раздался звонок у входной двери.
Я впустил Джину в квартиру.
— Прежде чем мы поговорим, — сказал я, — посмотри на все эти вещи. Чалмерс хочет, чтобы я их продал, а деньги отдал благотворителям. Но здесь что-то многовато работы. Товара хватит на целый магазин.
Я провел ее в спальню и встал сзади, пока она осматривала шкафы и тумбы.
— Распродать все это будет совсем не сложно, Эд, — сказала она мне. — Я знаю одну женщину, которая занимается подержанной одеждой.
Я вздохнул с облегчением.
— Очень хорошо. Я надеялся, что найдется какой-нибудь выход. Пускай назначает какую угодно цену, лишь бы нам не возиться больше с этой квартирой.
— Должно быть, синьорина Чалмерс тратила много денег, — сказала Джина, осматривая одежду. — Кое-что тут никогда не надевалось, а куплено все в самых дорогих магазинах Рима.
— Ну, ей на это деньги давал не Чалмерс, — заметил я. — Полагаю, ее кто-то финансировал.
Джина пожала плечами и закрыла дверцу шкафа.
— Она все это получила не за просто так, — сказала Джина. — И я ей не завидую.
— Пойдем в другую комнату. Я хочу с тобой поговорить.
Она прошла за мной в гостиную и села в кресло.
— Эд, почему она звонила, называясь миссис Дуглас Шерард? — спросила Джина.
Если бы на меня вдруг упала стена комнаты, я был бы меньше потрясен.
— Что? Что ты сказала? — проговорил я, уставясь на нее.
— Я спрашиваю, почему она назвалась миссис Дуглас Шерард. Наверное, мне не следовало этим интересоваться. Извините.
— Откуда тебе известно, что она себя так называла?
— Я узнала ее голос, когда она звонила перед вашим отпуском.
Мне следовало догадаться, что Джина могла бы узнать голос Хелен. Они дважды говорили по телефону, когда Хелен впервые приехала в Рим, а у Джины отличная память на голоса.
Я подошел к бару.
— Выпьешь, Джина? — спросил я, стараясь говорить спокойно.
— Я бы выпила шампанского.
Я достал бутылку шампанского и бутылку виски, налил себе более крепкого напитка, а Джине — шампанского.
Я знал Джину четыре года. Одно время мне казалось, что я в нее влюблен. Работая с ней день за днем и большую часть времени проводя с нею наедине, трудно было избежать соблазна с ней сблизиться. Но я удерживался от этого шага, стремясь, чтобы наши отношения остались более или менее деловыми.
Я видел многих журналистов, работавших в Риме, которые слишком близко сошлись со своими секретаршами. Рано или поздно эти девочки совсем отбивались от рук или приходил какой-нибудь большой человек и замечал, что происходит, и начинались разные неприятности. Поэтому я держался с Джиной достаточно строго. Тем не менее что-то невыразимое нас связывало, и я знал, что всегда могу полностью положиться на Джину.
Я решил, что допью виски и расскажу ей все без утайки. Зная, в какое дерьмо я вляпался, я чувствовал, что нуждаюсь в чьем-то непредвзятом совете.
— Как насчет того, чтобы ты стала моей матерью-исповедницей, Джина? — спросил я, садясь напротив нее. — У меня на сердце много того, чем я хотел бы с кем-то поделиться.
— Если я что-то могу сделать…
Ее прервал звонок у входной двери. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга.
— Ну, кто бы это мог быть? — произнес я, поднимаясь на ноги.
— Может, это швейцар решил узнать, что здесь происходит, — сказала Джина.
— Да, может быть.
Я вышел из комнаты в прихожую. Когда я подошел к двери, раздался еще один звонок.