Ты так любишь эти фильмы

Фигль-Мигль

А я думал о том, например, что Шаховская ужеждала меня на лестнице. Что Елена Юрьевна была ни жива ни мертва и смотрела на меня так, словно я в любую минуту мог лично ей кинуть предъяву, и появление директора только усилило её тревогу. Что и сам директор, если на то пошло, слишком сильно напрягся и втянул меня в сюрреалистический мутный разговор; разговор, полный теми намёками, которые сами никогда бы не пришли на ум. Сломанная при неудачном падении шея — это ведь не пулевое отверстие. Потому что про пулевое

отверстие очень сложно доказать, что оно появилось как результат парадоксального стечения обстоятельств. А про сломанную шею поди докажи, что её сломали нарочно.

К. Р.

Всё, что от вас требуется, — это вызвать «скорую», а милицию при виде трупа они вызывают уже сами. Сделав звонок, вы выставляете подле бездыханного тела пост в образе почти столь же бездыханного от испуга охранника и на ватных ногах идёте в учительскую, чтобы если не пресечь истерику, то хотя бы её возглавить.

Коллектив, судя по крикам, что я успел подслушать, не терял времени даром, и в добавление к ватным ногам я ощутил какую-то вату в горле; горлу предстояло издавать звуки, но оно не было уверено.

Укрощением коллектива, пастушеством в чистом виде, всегда занималась Анна Павловна, я же высовывался из своего кабинета только для того, чтобы — ну, грозно высунуться. Мною Анна Павловна демонстрировала, что у неё есть кнут; какие она предъявляла народу пряники, я не интересовался. Ещё вопрос, не утратило ли пугалище свою силу со смертью колдуньи.

Поэтому я произнёс командную речь без пауз, не дал никому опомниться и ушёл, уведя с собой племянника.

Выглядел он паршиво, но злобно, и с места в карьер обвинил меня в убийстве.

— Успокойтесь, Денис, — сказал я. — Это был несчастный случай.

— Ваш коллектив другого мнения.

— Моему коллективу не достанет ни смелости, ни мозгов, чтобы иметь какое бы то ни было мнение. То, что вы приняли за мнение, — всего лишь инфантильная фантазия, полумечта, полунадежда. Знаете, такие… целеустремлённые… люди, как Анна Павловна, многим навевают… достаточно кровожадные мечты.

— И всё равно, — сказал он, — у вас будут проблемы.

— С поиском нового завуча — определённо.

— Мне показалось, — говорит племянник, — что вы не очень ладили.

Он сидит в кресле по ту сторону стола, разглядывает свои руки, изредка вскидывает глаза — и тогда они вспыхивают таимым укором, подозрением. Симпатия, которую он у меня вызывал, теперь оттеняется новым чувством, но не исчезает бесследно.

— Когда директор и завуч не очень ладят, — поясняю я миролюбиво, — учебному процессу это только на пользу. Ведь и вы не ладили, верно? В семье такие вещи — гарантия того, что семья вообще существует.

— Обитель зла.

— Возможно. Но я всегда делаю ударение на слове «обитель».

— А я не боюсь бесприютности.

Молча, улыбкой я дал ему понять, что думаю о таком утверждении. Взгляд, которым он мне ответил, расшифровать было невозможно: огрызался он, признавал или увиливал — неразличимо;

и только в эту минуту я осознал, кого лишился. Ушёл единственный человек, который видел меня насквозь — и я её видел насквозь, и обоим это не мешало вслух лгать и кривляться. Когда схлынет пена дня, останется страшная пустота, и в ней — ни следа, ни камня.

Пришли и ушли менты; я вышел их проводить, а вернувшись, обнаружил в кабинете Елену Юрьевну. Елена Юрьевна начала с того, что бросилась мне на шею. Она по-настоящему плакала и цеплялась за меня, всхлипывая и бормоча. Дедовский способ осушать слёзы поцелуями, хотя и привёл к побочным затруднениям, в целом себя оправдал.

— Из милиции ушли? Уже?

— А что они должны были здесь делать? Показания выколачивать?

Елена Юрьевна ответила затравленным взглядом.

— Вы что-то знаете? — сказал я мягко. — Хотите рассказать?

— Я не скажу никому! — пылко пообещала она.

Прекрасно. Я только что переговорил с одним интриганом, выдержу и беседу номер два.

— О чём?

Она покусала губы.

— Хорошо. Если вы так решили, не будем возвращаться к этой теме. Я просто хотела, чтобы вы знали, Константин Константинович… чтобы вы… Вы всегда можете на меня положиться.

Я усадил её на диван, гладил её руки, мурлыкал добрые слова, а сам бешено соображал.

Это вполне могло быть внутриведомственной разводкой, вполне. За долгие годы работы в Конторе я видел, как мирное течение гнилых бюрократических вод перебивается истерическим всплеском; он никому не нужен, никому не подконтролен; никто не знает, как его обуздать, как из него извлечь выгоду. Приходит время, и где-то лопается очередная пружина. А иногда не где-то, а прямо под тобой.

Шизофреник

— Зачем же, — спросил я, — нам встречаться в этой закусочной, если мы живём в одном доме?

Он посмотрел на меня как-то тяжело и непонятно.

— В Моссаде что, работают не по инструкции?

Я прикусил язык; я проклял себя. О Моссаде этот человек знал больше, чем я когда-либо буду знать о какой бы то ни было разведке мира, он вообще знал больше меня о чём бы то ни было, даже, как кажется, обо мне самом. Предположение в его устах становилось непреложной истиной, хотя он именно предполагал, не навязывая, — может быть, вместо «хотя» здесь следовало поставить «потому что». Только в книгах, только в фильмах я встречал таких властных людей; даже истина находила нужным им подчиниться.

— Для таких, как мы, вне инструкции вообще нет оправдания.

— А мы кто?

Он посмотрел без улыбки.

— Мы — агенты мирового зла. Кстати, как вас зовут?

— Шизофреник, — сказал я.

Он и бровью не повёл.

— Да? Никогда ещё не видел агента, который бы так сжился со своим кодовым именем. Мои комплименты. У вас отличные актёрские способности.

Я не знал, что сказать. Но он и не ждал, что я что-либо скажу.

И Гриега