Ты теперь мой враг
Шрифт:
Конверт так и лежит внутри. Кручу его в руках, вспоминая слова Юдина. И хоть я пошла на условия своеобразной сделки, но теперь не вижу в ней смысла. Намеком Мирослав обозначил, что знал мою маму, получается, ему есть что мне рассказать.
Но станет ли он это делать? Или снова продолжит вести свою игру? Манипуляции, ради прибыли. Устранение, ради молчания. Расчищать дорогу всеми возможными способами — вот его тактика. Зацепить за больное, чтобы достичь своей цели.
Запечатанный бумажный пакет жжет пальцы, всего пара движений отделяет меня от правды.
Я
Изучая то, что лежит внутри, дыхание задерживаю. Сначала бумаги не дают мне большой информации, я лишь понимаю, что речь идёт о фирме отца Демида. Перечитываю, и наконец замираю, понимая, зачем они нужны Юдину. А на последней странице ладони холодеют так, что я начинаю трястись.
Внутрь бумаг на отца Демида вложен лист, исписанный размашистым почерком, к нему прикреплен документ, подписанный Юдиным. Но содержание уже давно остывших строчек вводит в оцепенение — внизу стоит подпись, дата и расшифровка имени. Она-то и поражает меня больше всего. Потому что если верить письму, написал его Виктор Новак.
Мой отец.
Я кусаю губы сопоставляя факты, хоть я не уверена в собственных выводах, мне кажется, я на верном пути. Вот только одного пока что не понимаю — мотивов.
Глеб говорил, что позвонит, но теперь я решаю не дожидаться его звонка и, нетерпеливо стуча по экрану, выбираю из списка номер и набираю его сама. Он поднимает сразу, как будто гипнотизирует телефон, держа его в руках. Как будто ждёт звонка. И моих вопросов.
— Что-то случилось? — с тревогой в голосе спрашивает он, опуская приветствие.
Случилось. И давно.
— Соскучилась, — ухмыляюсь в трубку.
Молчание.
— Ты открыла конверт? — догадывается Глеб, голос звучит устало. Даже не отвечаю, просто киваю, молча, и, конечно, Астахов меня слышать не может, но я как будто только сейчас осознаю, что прочитала. И что держу в руках клочок бумаги, к которому когда-то прикасался мой отец. Слёзы обжигают, но преодолевая себя, всё же произношу:
— Так ли ты хочешь оберегать меня от глупостей? — усмехаюсь нервно в трубку. — Или можешь прямо сейчас убраться из города. Ещё не поздно.
Снова молчит. А потом я слышу его голос:
— Ты сейчас на эмоциях, Лика.
— Верно. И ты не представляешь, сколько всего мне хочется тебе сказать.
— Я заеду, — говорит просто Глеб. — Заеду и мы поговорим.
Нет, у меня свои условия, Глеб.
— Набережная. Лестница, ведущая в Сафроновский. В бывший Сафроновский. Через полчаса.
Просто отключаюсь, точно зная, что он приедет. Он не всё мне рассказывает в мой приход, далеко не всё. Лишь
Конверт — не единственное, что меня волнует.
Спасибо Оксане, которая по каким-то причинам решает всё мне рассказать. Только она опаздывает.
Снова закусываю губу. Ладно эта идиотка, которая никогда и не поднималась в моих глазах выше своего нижнего уровня, но, чёрт бы тебя побрал, Астахов! Что я тебе сделала?
Пока я спускаюсь, тёплый ветер постоянно закидывает на лицо волосы. Деревья шелестят листвой в это тихое утро как-то особенно тревожно. Замечаю у перил силуэт, Глеб приходит даже раньше назначенного времени. Он сейчас опирается на парапет и что-то разглядывает у подножья лестницы. Его спина напряжена, Астахов практически не двигается, видимо, сосредоточен.
Невольно перевожу взгляд в сторону — высота немалая, зато красивый вид открывается. Сверху над нами — сгоревший район, снизу — небольшая набережная у реки, сейчас она подсвечивается розовым сиянием — рассвет сегодня не скупится на буйство красок, но любоваться на него не входит в мои планы сегодня. Снова оглядываюсь: наверняка планирующаяся застройка принесёт большую прибыль. Очень удачное расположение. И только в раннее утро, такое как сейчас, народа здесь нет.
Я осторожно делаю шаги, подходя ближе, практически бесшумно, но Астахов всё равно резко оборачивается.
— Это ты, — выдыхает, но напряжение явно не спадает. Он держит руки в карманах брюк, и подходит, отдаляясь от перил. Мысленно усмехаюсь, как будто боится, и да, желание расквитаться с ним велико, но только не таким способом.
— Я, — отвечаю серьёзно. — Я, Глеб. И мне очень хочется знать, зачем ты так со мной?
Взгляд не отвожу, Астахов ведь ещё не знает, что я в курсе не только истории с моим отцом. Но предоставлю ему шанс рассказать всё самому. Хватит ли смелости? Насколько сильно я в нём ошибаюсь? И Глеб, не дожидаясь моих вопросов, начинает говорить, словно чувствует, чего жду от него:
— Прежде, чем я начну свой рассказ, хочу кое-что ещё сказать. Знаю, что шанса больше не будет, и даже если ты не поверишь, знай… — делает паузу он. Нас вдруг обдает порыв ветра, и именно в этот момент из-за деревьев позади показывается солнце, Глеб щурится от яркого света, его зрачки сужаются ещё больше, отчего глаза теперь кажутся светлее, он делает ещё шаг ко мне, как будто отодвигая время правды. И глубоко вздохнув, продолжает: — Я не врал. Мои чувства к тебе намного сильнее, чем ты себе представляешь, Лика. Как бы это ни звучало, но всему виной эта идиотская любовь, — растягивает губы в кривой улыбке. — И я бы рад тебя ненавидеть, как ты и обещала, но у меня не получается. Даже когда увидел, как вы в подъезд заходите после клуба. И просидев всю ночь под твоими окнами, и даже проследив за тем, как он уезжает. Я надеялся, что смогу возненавидеть тебя, но не вышло. Ни черта у меня не вышло.