Ты – всё

Тодорова Елена

– Часто здесь видели? Сколько жила у Повериных?

Что-то ведь не клеится.

– Вы из «Опеки»?.. – толкает соседка, принюхиваясь, словно слепая ищейка. – А, да… Жила, жила… И сейчас живет! Постоянно ее вижу. Всех вместе вижу, – оглушает противоречивой правдой.

– Я заплачу, сколько скажете…

– Ой, вы что! С ума сошли?! Не надо мне ничего платить! – выкрикивает истерично и резко захлопывает передо мной дверь.

Скрипнув зубами, снова звоню. Ноль реакции.

Долблю кулаком в звенящее полотно, уже понимая, что ни хрена таким макаром не добьюсь. Не выносить

же честному народу врата в дом.

Душу трясет, как при самом сильном сейсмическом бедствии. Растаскивает на кровавую рвань, как ни стараюсь держаться.

Легче, как предполагал, не стало. Только хуже.

Вопросов добавилось. Ответы все дальше.

Еду в горсовет. Казалось бы, включаюсь в работу. Решаю накопившиеся за время моего отсутствия проблемы, но Ю ни на миг из головы не выпускаю. После отправляюсь на завод. Делаю быстрый обход по цехам, которые будут заниматься сборкой новых моделей. Пожертвовав желанием принять хотя бы дозу кофеина, ровно к семи возвращаюсь на паркинг офиса.

Да только Юния, как договаривались, не появляется.

Когда звоню ей, не отвечает. Иду на проходную – сообщают, что покинула здание в половине четвертого.

Едва успев отправить мне последнее сообщение?

Бешусь, естественно.

Набираю Римму Константиновну. Грубо отчитываю за то, что отпускает сотрудников раньше положенного без моего на то позволения.

– Юния Алексеевна приболела… – бормочет дрожащим голосом, за который мне должно быть стыдно. Если бы я мог сосредоточиться на чем-то, кроме здоровья Ю. – Я взяла на себя ответственность, Ян Романович… Хотела как лучше… Извините меня, пожалуйста…

– Просто ставьте меня впредь в известность, – выдвигаю сухое требование после серии сдавленных вздохов.

– Хорошо, Ян Романович! Обещаю!

Отключаюсь, не удосужившись попрощаться. Мыслями давно с Ю. Разбирает тревога.

Ян Нечаев: Ты где?

Ян Нечаев: Что с тобой?

Ян Нечаев: У врача была?

Ян Нечаев: Что купить?

Ян Нечаев: Я еду к тебе домой.

И все сообщения остаются без ответов. Она их даже не читает, хотя в один момент засекаю ее в сети.

Ян Нечаев: Если не ответишь до того, как я доеду, будет пиздец какой разбор полетов, Ю.

Кровожадно, но вовсе не довольно, ухмыляюсь, когда вижу галки о прочтении.

Ян Нечаев: Накапайте Николаичу че-нить понижающее, я уже близко.

Юния Филатова: Ян…

Юния Филатова: Я не дома. Не приезжай.

Мое сердце начинает колотиться.

Одурело. Просто бешено. На разрыв.

Его топят и распирают чувства, которые я, возмужав по всем, блядь, статьям, так и не смог взять под контроль.

Я, сука, так и не смог. Так и не смог. Так и не смог!

Юния Филатова – это трагическая потеря, которую я, вступая в войну с собой, никак не желаю отпускать. Держу из последних сил. Держу!

И, конечно же, я еду

к ней домой.

Поднимаюсь. Звоню. Игнорируя перекошенную рожу отца, нахально прохожу в квартиру.

– Что ты себе позволяешь?! Я вызову полицию!

– Николаич, – протягиваю, не оборачиваясь, будто бы навеселе. Будущий тесть следом за мной идет. Но я не оборачиваюсь, пока не достигаю комнаты его старшей дочери. – Набил ты оскомину со своей полицией, ей-богу. Придумай уже что-то новое, – советую, пока оглядываю пустую спальню. – А еще лучше… – похлопываю Филатова по плечу. – Давайте, папа, привыкайте к мысли, что я с вами до гробовой доски. Вопрос решенный.

Он едва при мне коньки не отбрасывает.

– Кем это он решенный?! Кем решенный, я спрашиваю?! Я своего позволения не давал!

– Да никто вас и не спрашивает. И, уж поверь, никогда не спросит. Остынь, – последнее сквозь зубы цежу.

– Юния никогда не согласится, – выдавая невнятный бред, озаряет темницу Одувана шальной улыбкой. – Моя дочь не согласится, слышишь? За убийцу своей бабушки и того, кто чуть всю семью не угробил, в жизни не пойдет! Не мечтай!

В ярость от такого заявления прихожу, но тщательно это скрываю. Надвинувшись, зло стискиваю зубы и замираю.

– Ты, отец, на меня кончину своей звезданутой бабки не вешай, лады? – выдыхаю приглушенно. – Лично я ей слова сказать не успел. А уж тем более сделать. Кроме того, я, безусловно, на хуй, не мечтал, чтобы дата ее смерти сопрягалась с нашим с Ю первым разом. Так что заканчивай этот бред нести. И других незамутненных курсани. Потому как, если я хоть раз услышу, что запрягаете что-то подобное Юнии, реально головы полетят.

Филатов багровеет и несколько раз клацает зубами.

Это, честно сказать, вызывает беспокойство. Отдаленно я понимаю его отцовское беспокойство и, конечно же, не хочу, чтобы он откинулся из-за моих слов. Но и стоять обтекать – тоже не мое. Предпочитаю обозначить позиции на старте. С семьей Юнии вообще все карты готов открыть.

– Моя дочь… Моя девочка… – блеет, выдувая пузырьки слюны. Глаза слезятся – удивительно, что не проливается влага. – Никогда твоей не будет!

– Она уже моя, – спокойно отражаю я.

Еще какое-то время напряженный зрительный контакт выдерживаю. Когда понимаю, что лишил будущего тестя дара речи, иду на выход.

Тут-то Филатов и оживает.

– Думаешь, если твоя семья владеет половиной города, все купить можно?! Моя дочь не продается!

Медленно оборачиваюсь. Фальшиво улыбаюсь.

– С половиной города – это ты, конечно, загнул, Николаич. Я не настолько крут. Но тебе лично так и так ни хрена не обломится. Потому что впервые согласен: Ю не продается, а я не покупаю.

Вылетаю из квартиры. Пока сбегаю вниз, звоню Юнии.

Она, мать вашу, сбрасывает.

Заскакивая в тачку, пишу сообщение. Я с ней, сука, уже столько их настрочил, сколько за всю пятилетку не выдал.

Ян Нечаев: Я понял, ты прям, пиздец, труднодоступная. Что дальше? Сколько сможешь от меня прятаться? Ночевать где собираешься? Если что, адрес Поверина я знаю. И остаться тебе там не позволю! Кончай детский сад, Ю.