Тяжелые люди, или J’adore ce qui me br^ule
Шрифт:
— Хорошо написано! — заключил он. — Во всем должна быть ясность!
Потом он засунул в рот остатки бутерброда, чтобы освободить руки и взять рюкзак и проклятый мольберт. Закончив снаряжение, он поцеловал Ивонну. Уже выходя, нагруженный как мул, он крикнул, что вернется к вечеру и, может быть, принесет грибов. Письмо он и в самом деле взял с собой.
Ивонна и не ожидала ничего другого.
Словно ошалелый, бледный и в распахнутом плаще, так, как он только что явился с вокзала, Райнхарт два дня спустя в последний раз сидел в ее городской квартире, там,
Разумеется, он проискал ее всю ночь, обезумевший от страха, расспросил всю деревню, на лесопилке, в ущелье, где можно было, оступившись, сорваться вниз или стать жертвой нападения, проверял везде, гонимый в отчаянии ужасающими предположениями, два дня, две бесконечные ночи… а она вот где: Ивонна, прямая и причесанная, ни складочки на лице, губы чуть подкрашены, Ивонна, дама, давшая ему краткую аудиенцию, полностью обретя прежнее положение в обществе.
Нет, говорит она. Нет! И отдергивает узкие руки, словно он собирается ее убить.
— Я устала, Райнхарт. Пожалуйста!
Смехом, яростным припадком смеха разражается его возмущение, он бессильно качает головой, облекается холодом презрения, предается неге горечи после жгучей боли. Почему, думает он, истощенный печалью, я не сорву с ее лица маску? Манера, с которой его вообще едва допустили в квартиру, в конце концов, только затем, чтобы весь дом не стал свидетелем их выяснения отношений! Хозяин, о котором она до того всегда упоминала только с издевкой, — о, его разбирал смех…
Ивонна молчала, как кукла.
Все эти отвратительные сцены, пока он наконец поймет, что все кончено! Что же, она должна объяснить ему, почему и с какой стати, назвать причины, хотя на самом деле это всего лишь предлоги? Да знает ли правду она сама? Она говорит ему: опрокинувшаяся тележка в деревне, письмо с просьбой о деньгах. Она рассказывает ему сон с другим мужчиной, поднявшим ее на дороге, отнесшим в сад и перевязавшим там. От ревности все рушится! Он стоит в распахнутом плаще у окна, он смеется и смотрит куда-то вдаль.
— Что тебе надо? — спросила Ивонна. — Мне некогда, у меня назначена встреча.
Надо же, иначе не получается, мужчина вечно делает мировую загадку из того, что он больше не устраивает женщину!..
Другой мужчина, явившийся Ивонне во сне, при электрическом свете оказался в некотором роде похожим на ее собственного покойного отца — не столько внешне, сколько по тому, как он обитал в этом мире, по-деловому, полный действия, без всяких мечтаний, успешный благодаря решимости и воле, человек, мысливший не иначе как поступками и конкретными планами — его мужественность была очевидна. Он повесил свое коричневое, как глина, тяжелое, широкое пальто на крючок; по запаху было ясно, что он пришел от парикмахера; потирая руки, словно перед началом совещания, он ожидал, пока Ивонна, его бывшая секретарша, предложит ему подобающее место.
— Ваше письмецо, — проговорил он явно в хорошем настроении, — доставило мне, знаете ли, немалое удовольствие. Почему вам так трудно было это сделать?
Ивонна не отвечала.
— Кофе или чай?
Готовый к любому
— Чай, — ответил он наконец, — чай.
Ивонна расхаживала туда и обратно.
— Знаете, — заметил он вдруг, — у вас очень милая квартирка. Я бы не подумал, глядя на такой старомодный дом.
В отличие от всех предыдущих гостей — и на это нельзя было не обратить внимания — он спросил ее и о квартплате. У него ведь тоже была кое-какая недвижимость, и своя, и арендованная. Ответ удивил его. Ничто на этом свете не достается даром. Деньги были для него вещью само собой разумеющейся, самым привычным правилом игры в этом мире. Хотя он давно уже покинул то состояние, когда деньги могли выполнять для него роль ближайшей насущной цели, он все же воспринимал их серьезно, поскольку видел в них объективную меру своей деловитости и верности принимаемых решений.
— Угощайтесь, не обращайте на меня внимания, — сказала Ивонна. — У меня сегодня, к сожалению, совсем нет аппетита.
— Заболели?
— Не то чтобы.
— А то не хватало заболеть после отдыха!
Он рассмеялся, как будто это была шутка.
Пока он был поглощен едой и рассказом о небольшой аварии, у Ивонны появилась возможность немного его рассмотреть. На висках прибавилось седины. Ему около сорока, мужчина в самом расцвете сил, выглядит достойно благодаря костюмам, сшитым на заказ, и занятиям спортом, должно быть теннисом и лыжами. Подобно взрослому, который потакает ребенку и ест из кукольной посуды, он согласился впервые прийти в ее квартиру, хотя явно не привык к роли гостя.
— Такая женщина, как вы, — заявил он без околичностей, — мне еще ни разу не встречалась, скажу я вам.
Его отношение к женщинам, которых он любил как некий вид живых существ в целом, определялось мужским характером притязания, поддержанного проверенным на опыте сознанием того, что и женщина, как бы очаровательно она ни противилась, всегда нуждается в мужчине. Он полагал, что в этом деле не всегда удается достичь удовлетворительного равновесия спроса и предложения. Его достоинство заключалось в том, что он не принимал все это слишком близко к сердцу. Ивонна смеялась над бесцеремонностью его вопросов.
Для Хозяина тоже были зажжены свечи.
Для Райнхарта наступило ужасное время. По вечерам он дежурил под ее окнами, ждал, сунув руки в карманы плаща. Бесцельно стоял среди деревьев парка, на который опускалась ночь. Стоял с полным сознанием позорной бессмысленности. Чего он, собственно, добивался? Все кончено, говорил он себе, нет больше никакого смысла встречаться. Окна Ивонны темны. Зачем же, говорил он себе, я все-таки пришел сюда? Ее окна часами оставались неосвещенными. Ревнуя к тому, что ее нет дома, он ждет под дождем и снегом, пока Ивонна не появляется в одиннадцать — должно быть, из гостей или с какого-нибудь званого вечера, зажигает свет, задергивает шторы, а потом ложится спать. Почти осчастливленный тем, что она вообще еще здесь, он может наконец отправиться дальше, успокоенный тем, что в эту ночь она будет одна. Если бы он мог молиться, он бы включил и ее в свою молитву!