Тыл-фронт
Шрифт:
Крепкий организм Бурлова пересилил недуг и, как только прошла тяжелая полоса, отделяющая жизнь от смерти, появилась потребность действия. Его беспокойная натура не терпела праздности. Еще ощущая в голове туман слабости, он вставал, придерживаясь за спинки, прыгал между коек и подсаживался к больным. Не обижался на отчужденный первый разговор, не сердился на случавшуюся ругань. Знал: тяжело человеку! Вместе с другими радовался сердечным ответам из дома, делился вестями с далеких полей Маньчжурии.
Вместе с ним радовалась и Клавдия, замечая, что болезнь изменила Бурлова. В дивизионе
— Ерунду, друг, говоришь! Да мы такие горизонты развернем…
— Со своими культяпками? — огрызнулся лейтенант.
— Это не культяпки, — рассмеялся Бурлов. — Это, остаток предмета роскоши! По-скромному и на одной можно. В сущности у меня в активе потерянной ноги не так уж много ценного. За тридцать лет отмерял ею миллионов семьдесят шагов, износил десятка полтора-два ботинок и сапог, мальчишкой пинал футбол и даже забил, кажется, с десяток голов… Вот и все! Все это, без футбольных голов, я превосходно мог бы сделать и на протезе!
Клавдия слышала за его шутливыми словами что-то задушевное, успокоительное и для него, и для других. «Если бы мог, себя по частям раздал», — думала, глядя сейчас в хитроватые, со смешинкой глаза Бурлова.
— Гнев, друг, хорошая штука! — уже по-дружески заговорил он. — Значит, не дашь себя в обиду, не будешь искать одноногой дорожки, но плохо, если он переходит в злобу. Во вчерашней «Правде» опубликовало решение секретариата ВЦСПС о трудовом устройстве инвалидов Отечественной войны… Слово-то какое противное! Инвалид! Принеси-ка, Клава, вчерашнюю газету, — попросил Бурлов.
— Сейчас, Федор Ильич! — даже прыгнула от удовольствия Огурцова и, зардевшись, вышла из палаты.
Через несколько минут Клавдия бомбой влетела в комнату.
— Федор Ильич! — выпалила она воплем освобожденной невольницы, потрясая газетой. — Наши!.. И вы, и Петя, и еще…
— Где? Кто! — спросил Бурлов, вставая с койки. Но сейчас же болезненно передернулся и беспомощно осел на пол.
— Федор Ильич! — бросилась к нему Клавдия… — Ой, Федор Ильич! Что я наделала? Простите меня!..
Огурцова подняла отяжелевшего Бурлова и помогла ему добраться до койки.
— Ничего, ничего, Клава! — неловко твердил Федор Ильич, потирая ушибленный локоть. — Давай-ка! Что там? — добавил он.
— Вас орденом Ленина наградили, вот что! — ответила Клавдия.
— Ну? Перестарались! А Петра? — спросил Бурлов, не пряча своей радости.
— Петя — Герой! Вот, вот, читайте!
— Ох, мать моя!.. «За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с японскими империалистами и проявленные при этом отвагу и геройство присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали „Золотая Звезда“ полковнику… генералу… старшине Петру Даниловичу Варову!» Крепко!..
— А вот, вот!.. Орденом Ленина — Федора Ильича Бурлова…
— Подожди, подожди, Клава!.. «За умелое и мужественное руководство боевыми операциями и за достигнутые в результате этих операций успехи в боях с японскими империалистами
— От радости и то все ваши горизонты рухнули! — едко заметил лейтенант. — Здесь, хотя, санитарка подобрала…
— Ничего, лейтенант! — невозмутимо отозвался Бурлов. — Страшно не упасть, не подняться! Вот слушай! — предложил Бурлов, доставая розовый самодельный конверт. — Вот…
«Выздоравливайте спокойно, знайте, что тысячи ваших друзей сочтут за большую честь встретить вас и назвать своим другом. Вы заслужили всеобщую любовь, и наши девушки с комсомольской искренностью откроют вам свое сердце».
— Да-да, откроют!.. У которой, как вы говорите, остатки прежней роскоши остались! Ты у сестры спроси! В другом месте ей нужен не только с наградой, а поздоровее…
— Замолчи, мальчишка! — вдруг выкрикнул из угла всегда молчавший пожилой подполковник.
— Как вы можете так! — дрогнувшим голосом, с обидой прошептала Клавдия. — Его кто угодно полюбит! А вас… А вы… хоть будете трижды здоровее…
Клавдия выбежала из палаты.
— Не хорошо, товарищ, получилось! — проговорил Бурлов. — Надо мной ты можешь скулить сколько угодно. За что же человека оскорбил? Придет, попроси извинение! — уже твердо заключил Федор Ильич. — А письмо знаешь от кого? От комсомольцев целого района! Не только юношеская пылкость! Десяток деловых предложений: приезжай, как домой!..
Но радость Федора Ильича была омрачена письмом от Рощина. В нем Анатолий писал о смерти лейтенанта Новожилова, о безвестной кончине Любимова, трагической гибели полковника Орехова. — «У меня дела, мой политрук, кажется, плохи!» — заключил он. Из этого Бурлов понял, что Анатолию Андреевичу очень тяжело… «Да, его даже нет в списках награжденных. Почему бы это?»
* * *
Этот день казался Клавдии праздничным. Пожалуй, первый раз ее так взволновала чужая радость. И это новое, невесть где и когда зародившееся чувство наполняло ее ликованием. Она несколько раз забегала в палату к Федору Ильичу, чтобы сообщить, что передавали по радио, объявить, сколько в госпитале оказалось всего награжденных, передать распоряжение начальника госпиталя провести торжественное чествование их. Стоило ей уйти из палаты, как ее снова влекло туда.
Уже вечером, когда Клавдия одна сидела в амбулатории, в дверь кто-то тихо постучал.
— Разрешите, сестра?
«Опять этот… злющий!» — недовольно подумала Огурцова, узнав по голосу лейтенанта из палаты Бурлова.
— Вы простите меня, сестра, — грубовато заговорил он.
— Что вы? Что вы, товарищ лейтенант! — даже испугалась Клавдия. — Мы затем и здесь…
— Нет, Клава! Я виноват перед вами.
— Я тоже виновата…
— Нет! — снова возразил лейтенант. — Вы хороший человек и… славная девушка. А я вот… Невеста у меня была… Написал, что без ноги, видать, отреклась, — криво усмехнулся он. — Ни слова в ответ… И то сказать… — махнул он рукой и поспешно вышел.