Тыл-фронт
Шрифт:
«Молодец Денисович!» И взволнованно думал Рощин, напряженно слушая Федорчука. Обычно спокойный даже в трудные минуты голос старшины сейчас гремел.
Да, четыре года добродушный простой Денисович должен был заниматься ненавистным ему делом — войной. Она разорила его родину, испепелила дом, развеяла семью. И только горе заставило его прийти на эту чужеземную территорию, чтобы спросить: за что? За что сотни тысяч русских могил покрыли Дальний Восток и Сибирь? За что полита русской кровью пограничная полоса от Даурии до Владивостока?..
После митинга разведчики окружили машину
— Забюрократылысь, товарищ майор! — довольно гудел Федорчук, ревниво осматривая Рощина. — Побелели, поправылысь! Кто это вас так разутюжив? От майора товарища Бурлова и от старшины Варова ничего нема?
— Письмо получил, Денисович. Федор Ильич идет на поправку, а Петр знаешь где? У Сони Давыдовой!
— Поженились? — спросил Федорчук.
— Вроде в доме отдыха, — ответил Рощин. — Огурцову Бурлов хвалит: «она, пишет, меня и выходила».
— О-о, молодец! Что значит из нашего дивизиона!
Через толпу пробился майор. Рощин представился ему.
— Командир дивизиона, — взаимно ответил он. — Вот вы какой! А то все: «майор Рощин!», «майор Рощин!»
Командир дивизиона с какой-то предвзятостью смотрел на него. «Что он меня изучает?» — не понравилось Рощину.
— Что же дальше, Денисович? — спросил Рощин, когда отошел командир дивизиона. — На сверхсрочную или домой?
— Сказалы б сейчас: иды, Кондрат, пешком! Не зайшов бы и в казарму за вещевым мешком! Здается, выйду в поле и… мых! — Федорчук не договорил и рубанул воздух кулаком. — Тут все уже ясно, обойдется без меня. А там… Камня на камне не осталось, земля в ямах та в рытвинах…
— Товарищ майор, — вмешался в разговор Земцов. — Мы промеж себя… Коммунисты решили, значит, просить, — заметив удивленный взгляд Рощина, он смутился и пояснил: — Перевели на днях в члены…
— Поздравляю, Онуфриевич!
— Так мы промеж себя говорили, — оживился Земцов. — Нельзя ли просить командование, чтобы орден товарища лейтенанта Сергеевой получить и хранить в дивизионе при знамени или еще где? У нее никого не осталось из родственников. Да хотя кто и есть, дивизион имеет большее право на него.
— Поговорю кое с кем, — пообещал Рощин, не желая продолжать этот разговор.
Когда собрался уезжать, Федорчук отозвал его в сторону и заговорщицки сообщил:
— В четверг к нам приезжал какой-то капитан. Вызывал меня, Земцова и расспрашував: что получилось на мосту в Лишучжени. Сердитый такой: «Все вы неправду говорите!» — кричит.
— Ну вы доложили все, как было? — спросил его Рощин. — «Чего это вспомнили?» — подумал он, чувствуя не то тревогу, не то раздражение.
— Так точно, товарищ майор!
— И порядок!
К штабу Рощин подъехал, когда офицерская колонна уже строилась. Выпрыгнув из машины, он направился к строю и тут же остановился. У подъезда штаба стояла Зина.
— Здравствуйте, старшина! — окликнул ее Рощин.
— Анатолий! — обрадовалась Зина. — Я тебя искала…
— Когда приехала?
— Только что, с почтовым самолетом упросилась. Командующий ругается, — грустно улыбнулась она. — Ты куда сейчас?
— В строй! После парада встретимся…
* * *
Варенька
— Ну что вы, право!
Когда крестный умолкал, Варенька обеспокоенно оглядывалась, надеясь увидеть Рощина. Ей представлялось, что он пройдет во главе офицерского отряда с обнаженной шашкой, обязательно заметит ее и, бросив шашку в ножны, подойдет к ней. Вспомнив, что у него нет шашки, она сейчас же представляла себе другое: он проносится с перевязанной головой в машине и над ним развевается знамя. Но так как у Рощина была цела и голова, Варенька допускала, что он, появится на трибунах перед седым маршалом (она слышала, что в Харбин пожаловало три маршала), преклонит перед ним колено: маршал приколет ему крест и обязательно георгиевский, поцелует в голову и… кончалось тем же: он подойдет к ней.
Варенька заливалась румянцем, незаметно взглядывала на вертевшегося крестного и вздыхала. Все прежние тайные увлечения казались ей теперь смешными и наивными. Одно время она была «безумно влюблена» в Долгополова. Потом ей понравился проповедник христианства из «Русских патриотов»: высокий, хилый семинарист учительской семинарии с лошадиной головой. Но после первого же поцелуя в темном зале собрания она почувствовала к нему отвращение. Последним ее сердцем завладел Ермилов. Тайком от всех она долго оплакивала его смерть и даже подумывала постричься в монахини, но заметила, что за ней ухаживает капитан Маедо, и это отвлекало ее от целомудренных, помыслов и устремлений.
Сейчас было совершенно другое. К Рощину ее влекла какая-то неукротимая сила, и она не только не противилась этому влечению, но охотно и страстно отдавалась ему. Она смотрелась в зеркало и шептала: «Может, он меня полюбит! Почему же нет?» — и тихо плакала, но сейчас же вытирала слезы и улыбалась своим мечтам. Ей казалось, что это он спас ее от ужасов последних дней старого Харбина. Он был при ней постоянно немножко сконфуженный, боялся обидеть не к месту сказанным словом. При разговоре с ней с его уст не сходила несколько смущенная, но добрая улыбка. Даже если бы Варенька услышала от самого крестного, что Рощин хочет ее обидеть, она бы ни за что не поверила. Ей казалось, что она знает его давно-давно, с детства.
— Извольте, сударыня, смотреть сюда, а не по сторонам! — выхватил ее из мира грез брюзгливый голос крестного.
В небе несколько самолетов выписывали что-то замысловатое. Они стрелой вонзались ввысь, кувыркались, валились к земле и снова взмывали в облака. Над притихшей площадью проносился громкий возглас облегчения, но сейчас же обрывался и наступала каменная тишина.
Варенька оцепенела. Вцепившись крестному в рукав, она тяжело вдавливалась в землю, то облегченно подавалась вверх.