Тысяча городов
Шрифт:
XI
Абивард рубанул по Чикасу с большей яростью, чем с наукой. Видессианский отступник - или, возможно, к настоящему времени перерожденец - парировал удар своим собственным мечом. Полетели искры, когда железные клинки зазвенели друг о друга. Тзикас нанес ответный удар, который Абивард заблокировал. Они высекли еще больше искр.
«Ты послал меня на верную смерть!» - закричал Тикас.
«Ты оклеветал меня перед Царем Царей», - парировал Абивард. «Ты
«Ты никогда не отдавал мне должное, которого я заслуживаю», - сказал Чикас.
«Ты никогда не даешь окружающим ничего, кроме пинка по яйцам, заслуживает он этого или нет», - сказал Абивард.
Пока они говорили, они продолжали резать друг друга. Ни один из них не мог пробиться сквозь защиту другого. Абивард оглядел поле. К его ужасу, к его отвращению, то же самое относилось к макуранцам и видессианцам. Яростная контратака Тикаса лишила его последнего шанса на прорыв.
«Ты только что спас бой для человека, которого пытался убить с помощью магии», - сказал Абивард. Если он не мог убить Чикаса своим мечом, он мог бы, по крайней мере, ранить его словами.
Лицо отступника исказилось. «Жизнь не всегда оказывается такой, какой мы ее себе представляем, клянусь Богом», - сказал он, но в то же время, когда он назвал Бога, он также нарисовал солнечный круг Фоса над своим сердцем. Абиварду пришла в голову мысль, что Тзикас понятия не имел, на чьей он стороне, кроме только - и всегда - своей собственной.
Пара других видессиан выехала навстречу Абиварду. Он отступил. Опасаясь ловушки, Чикас не стал давить на него. На этот раз Абиварда не ждала никакая ловушка. Но будь он Тзикасом, он бы тоже был осторожен. Он от всего сердца поблагодарил Бога, что он не Тзикас, и он не сотворил при этом солнечный знак Фоса.
Он снова оглядел поле в меркнущем свете, чтобы понять, осталась ли у него хоть какая-то надежда превратить победу в разгром. Как он ни старался, он ничего не увидел. Здесь были его знамена, а там - знамена видессиан. Всадники и пехотинцы все еще рубились друг с другом, но он не думал, что что бы они ни сделали, это изменит исход сейчас. Вместо поля битвы битва больше походила на изображение битвы на гобелене или настенной росписи.
Абивард нахмурился. Это была странная мысль, и он напрягся. Нет, не картина битвы - изображение битвы, изображение, которое он видел раньше. Это была битва, которую Пантел показал ему. Когда он увидел это, он не знал, смотрел ли он в прошлое или в будущее. Теперь, слишком поздно, чтобы принести ему какую-либо пользу - как часто случалось с пророчествами, - у него был ответ.
Видессийцы отступили к своему лагерю. Они поддерживали хороший порядок, и у них явно оставалось много сил для борьбы. После последней пары атак, когда начали опускаться сумерки, Абивард отпустил их.
Справа от него кто-то подъехал, выкрикивая его имя. Его рука крепче сжала рукоять меча. После столкновения с Чикасом он подозревал всех. Приближающийся всадник был облачен в полные доспехи макуранской тяжелой кавалерии и также ехал на бронированном коне. Абивард сохранял осторожность. Доспехи можно было захватить, как и лошадей. А кольчужная вуаль,
Эта завеса также имела эффект маскировки голоса. Только когда всадник подъехал совсем близко, Абивард узнал Ромезана. «Клянусь Богом, » воскликнул он, « я бы не узнал тебя по твоему снаряжению. Ты выглядишь так, словно над тобой побывал кузнец.»
Если уж на то пошло, это было еще мягко сказано. Удар меча срезал яркий хохлатый гребень на шлеме Ромезана. Его плащ был разрезан на ленты. Где-то в бою он бы
потерял не только свое копье, но и щит. Сквозь прорехи в плаще Абивард мог видеть вмятины на его доспехах. У него из левого плеча торчала стрела, но, судя по тому, как он двигал рукой, она, должно быть, застряла в подкладке, которую он носил под пластинчатыми доспехами, а не в плоти.
«Я чувствую себя так, словно по мне стучал кузнец», - сказал он. «У меня все в синяках; через три дня я буду похож на закат, о котором придворные поэты пели бы годами.» Он опустил голову. «Господи, боюсь, я воздерживался от обвинения слишком поздно. Если бы я выпустил своих людей на видессиан раньше, у нас было бы гораздо больше времени, чтобы закончить работу по разгрому их.»
«Дело сделано», - сказал Абивард; он тоже был избит и в синяках и, как обычно после битвы, смертельно устал. Он тоже думал, что ромезан держался слишком поздно, но что толку кричать об этом сейчас? «Мы удерживаем поле, на котором сражались; мы можем заявить о победе».
«Этого недостаточно», - настаивал Ромезан, так же сурово к себе, как и к врагу. «Ты хотел разбить их, а не просто отбросить назад. Мы тоже могли бы это сделать, если бы я двигался быстрее. Хотя, должен сказать, я не думал, что видессиане могут сражаться так хорошо ».
«Если тебе от этого станет легче, то я тоже», - сказал Абивард. «Все то время, пока я воюю против них, когда мы посылаем тяжелую кавалерию, они уступают. Но не сегодня».
«Нет, не сегодня.» Ромезан повернулся в седле, пытаясь найти способ сделать так, чтобы доспехи удобнее сидели на его израненном теле. «Ты был прав, лорд, и я признаю это. Они могут быть очень опасны для нас».
«В самом конце я думал, что мы прорвемся здесь, слева», - сказал Абивард. «Они бросили последние свои резервы, чтобы остановить нас, и им это удалось. Вы никогда не догадаетесь, кто возглавлял эти резервы ».
«Нет, а?» Все, что Абивард мог видеть в Ромезане, были его глаза, они расширились. «Не Тзикас?»
«Тот самый. Каким-то образом Маниакес нашел способ сохранить ему жизнь и держать его прирученным, по крайней мере, на данный момент, потому что он сражался как демон».
В течение следующего значительного промежутка времени Ромезан говорил с поразительной изобретательностью. Суть того, что он сказал, сводилась к тому, что это очень неудачно, но он выразил это гораздо более ярко. Когда он успокоился до такой степени, что больше не казался похожим на закипающий чайник, он сказал: «Возможно, нам жаль, но Маниакесу тоже будет жаль. Тикас более опасен для той стороны, на которой он находится, чем для той, на которой он не состоит, потому что никогда не знаешь, когда он собирается перейти на другую ».