Тысяча и одна ночь отделения скорой помощи

Болье Батист

Амели записала ее слова и потом включила в свою работу: “Она счастлива, она в мире с собой, и пусть те, кто ничего в этом не смыслит, запомнят только это”.

Через несколько месяцев, когда инъекции и все остальное полностью трансформируют ее тело, Мари почувствует себя женщиной и забудет все издевки, унижения, оскорбления. Плевки, разумеется, тоже.

Амели стало легко на душе: сидевшее напротив нее человеческое существо наконец было в мире с собой.

И это все, что нужно помнить о Мари.

18 часов,

наверху

Прежде

чем заступить на дежурство, я решил заглянуть на шестой этаж. Шефу Покахонтас пришла та же идея. Она держала за руку Жар-птицу.

Я зашел в палату, Покахонтас меня заметила:

– Сегодня не я с тобой дежурю. В лавке заправляет Брижит. Спустишься, когда захочешь. – Она отвела меня в сторонку. – Я долго сомневалась, но все-таки решила поделиться с тобой своей историей, хотя с моей стороны это большая глупость. – Она указала на свое сердце. – То, что со мной случилось, прекрасно, и ты прав, было бы обидно, если бы об этом больше никто не узнал.

Она обхватила себя руками, словно защищаясь от всего мира:

– Я никогда никому не рассказывала. Будь этого достоин.

Она доверила мне свою тайну, “великую непреложность”, как она это называла. Я жадно слушал. Могу повторить слово в слово. Люди все узнают. Позже.

Около 19 часов,

палата 7

После ухода Покахонтас я уселся на привычное место:

– Тайна роскошной герани доброго доктора Дона Спрута Кихота! Хорошо звучит, правда? Совсем как название нью-йоркской комедии Вуди Аллена. Или фильма ужасов… Во время практики у доктора Кихота я усвоил одну важную вещь: есть кое-что пострашнее озлобленного врача. Есть озлобленная жена озлобленного врача. Если Кихот находил удовольствие в том, чтобы ненавидеть род человеческий, то его жена нашла еще более приятную мишень – своих родственников.

Она шагу не давала ступить тетушке Сове, пилила кузину Бекассину, изводила дядюшку Римуса. Была неистощима в своей злости.

Имея такую родственницу, тетушка, дядюшка и кузина в других врагах не нуждались.

Во время обеда, когда ей удалось немыслимое – стрескать все, непрестанно изливая желчь, я любовался геранями доброго доктора Спрута.

Они были великолепны.

Доктор Спрут за ними ухаживал. Разочаровавшись в людях, он всю свою любовь отдавал растениям.

Его герани выросли густыми, нежными, яркими.

В чем же состоял секрет их блестящих листьев и цветов?

В последний день стажировки я его раскрыл. Месье Аякс, шестьдесят шесть лет, пришел на прием, чтобы получить какую-то справку. У него гемохроматоз: слишком много железа в крови. Из-за этого он вынужден регулярно делать кровопускание. Примерно по пол-литра раз в два месяца.

Месье Аякс достал из хозяйственной сумки два пакета с кровью и положил их на стол. Добрый доктор Кихот с жадностью их схватил. Заметив мое смущение, он пояснил:

– Для гераней. Это самое лучшее удобрение.

Странно и грустно: он подкармливал свои обожаемые цветы кровью пациентов, которых разучился любить.

Пациентка спала. Я замолчал. Она до утра не проснется. Я продолжал:

– Ну что ж, последнюю историю на сегодня? Она называется “Рождественское чудо”.

Сочельник, 24 декабря, 18.30. До

конца дежурства осталось полчаса. Потом еще час на дорогу – и я дома. Я изо всех сил молился, чтобы никто не вызвал “скорую”. Прозвучал сигнал тревоги: вызов! Я расстроился, вся дежурная бригада – тоже (всем хотелось поскорее вернуться домой). У наших диспетчеров такие шуточки. Я, конечно, парень веселый, но в канун Рождества чувство юмора мне отказало, до того хотелось поскорее поругаться и сразу же помириться с отцом, посмеяться с бабушкой, послушать ее рассказы о тех временах, когда она “ничего хорошего в подарок не ждала”, попробовать тринадцать десертов, приготовленных сестрами, открыть пакеты с подарками (был мальчишкой и до старости останусь мальчишкой).

Я наскоро осмотрел ту женщину. Мадам Ариадна, семьдесят четыре года, несколько лет страдает опухолью мозговой оболочки, состоит на паллиативном лечении. Причина госпитализации – судороги. Я нашел ей место в отделении наверху. Невролог процедил: “На ее родственников особо не рассчитывай, они при малейшей возможности стараются от нее избавиться. Не удивлюсь, если никаких судорог у нее не было, просто им нужно освободить комнату, чтобы друзья могли остаться ночевать”.

Любовь, когда ты нами правишь… [34]

34

Жан де Лафонтен. Влюбленный лев.

Я выписывал назначения, то и дело посматривая на часы. Она перехватила мой взгляд:

– Я вам не даю праздновать Рождество. Вы домой торопитесь. Мне очень жаль.

Устыдившись, я ответил:

– Ничего подобного, мадам Ариадна. Есть вещи поважнее опоздания к праздничному столу.

Более нелепое оправдание подыскать было трудно. У нее в голове орудовал здоровенный краб, пожиравший лобную долю мозга, к тому же Рождество ей предстояло встречать в одиночестве в больничной палате.

Конечно, “есть вещи поважнее”…

Она поблагодарила меня за то, что я такой отзывчивый и любезный (???), я позвонил на шестой этаж, чтобы за ней спустились, погладил ее по щеке и, сам не зная почему (то ли близилось Рождество, то ли упал сахар в крови, то ли просто очень захотелось человеческого тепла), поцеловал в лоб точно над опухолью и пожелал приятного Рождества. В ответ она широко улыбнулась.

Спустя два дня я узнал, что мадам Ариадна внезапно…

Я прервал рассказ, сделал паузу и повторил:

– Спустя два дня я узнал, что она внезапно… – И снова замолчал. – Хотите узнать продолжение? Скоро вернусь и расскажу.

Я поднялся и поцеловал ее в лоб. Ее прекрасное лицо осталось неподвижным. Я не знал, слышит ли она меня, но если хочет услышать конец истории, придется ей продержаться до рассвета.

19 часов,

внизу

Солнечный свет достигает нашей планеты за восемь минут. Когда заступаешь на дежурство в 18.30, понимаешь, что это утверждение неверно: Солнцу на это нужно ровно двенадцать часов. Столько длится ночная смена в “скорой”… Со мной дежурили шеф Викинг, Анабель и Брижит. Значит, все пройдет как по маслу.