Тысяча Имен
Шрифт:
Честно говоря, дело было совсем не в этом — многие ветераны довольствовались парой хандарайских слов, которые позволяли сделать заказ в таверне или борделе, но Винтер, исследуя город, усердно изучала местное наречие. При нынешних обстоятельствах, правда, ее, так сказать, увлечение могло показаться подозрительным.
Феор доела хлеб, напилась из фляжки и издала едва слышный вздох. Затем, словно только сейчас увидев Бобби, села ровнее, и на лице ее вновь появилось суровое выражение.
— Спасибо тебе, — произнесла она.
Винтер
— Он не знает вашего языка.
Девушка кивнула, и взгляд ее стал отрешенным, как будто она о чем–то напряженно размышляла.
— Послушай… — начала Винтер, но Феор предостерегающе подняла руку.
— С твоего позволения, мне нужно кое–что сказать, — проговорила она и собралась с духом. — Винтер дан-Игернгласс, я не глупа. Или по крайней мере, мне так кажется. И прекрасно понимаю, что вы сделали для меня. Я не вполне понимаю, почему вы так поступили… — уголки ее губ дрогнули, — однако то, что я не знаю причин вашего поступка, не умаляет истинности того, что вы спасли мою жизнь — и явно не затем, чтобы сделать меня своей рабыней или наложницей.
С этими словами Феор поклонилась Винтер, а потом Бобби — так глубоко, что едва не коснулась лбом пола.
— Я всем сердцем благодарю вас обоих.
Винтер неловко кивнула.
— Она благодарна нам, — пояснила она в ответ на вопросительный взгляд капрала.
— И поскольку вы вручили мне сей дар, — продолжала девушка, — я его не отрину. Скажите мне, что и как я должна делать, — и я исполню все беспрекословно. Полагаю, что если бы вы намеревались поступить со мной дурно, то у вас уже была возможность осуществить это намерение.
Винтер опять кивнула. После этих слов с души ее свалился небольшой, но увесистый камень. Если бы Феор оказалась дурочкой или упрямицей, она вполне могла бы не только раскрыть свое присутствие в лагере, но вдобавок подвести под наказание Винтер и всех остальных.
— Я и сам пока что не решил, как нам быть, — произнесла Винтер. — Надеюсь, мы сможем найти какое–нибудь безопасное место и там тебя отпустить, но на это потребуется время.
Феор склонила голову.
— Если будет на то воля богов.
— Можно тебя кое о чем спросить?
Девушка кивнула.
— Как ты оказалась с этим войском? — Винтер поерзала, чувствуя неловкость. — Ты совсем не похожа на… — она замялась, подбирая хандарайские слова, — на тех, кто служит Искуплению.
Феор рассмеялась. Впервые Винтер увидела девушку веселой, и этот смех чудесным образом преобразил черты сурового лица. В глазах Феор заплясали искорки.
— Нет, — сказала она, — я не из их числа. Я была пленницей Ятчика дан-Рахкса.
— Ангела… — Винтер беззвучно зашевелила губами. — Ангела победы?
— Ангела… — Феор прибавила пару незнакомых Винтер слов. Заметив непонимание на лице собеседника, девушка продолжала: — Высокопоставленные служители Искупления присваивают
— Зачем он взял тебя с собой?
— Потому что он невежествен. Он считает — считал, — что у меня достанет силы противостоять магии вашего вождя.
Теперь рассмеялась Винтер.
— Наш полковник вовсе не колдун — по крайней мере, по моим сведениям.
Слово «колдун» в этом случае было не самым подходящим, однако Феор, судя по всему, уловила суть сказанного. Девушка покачала головой.
— В вашем войске есть весьма могущественный маг. Малик дан- Белиал предупредил нас об этом, и сейчас, вблизи, это чувствую даже я. Невежество Ятчика заключалось в том, что он считал, будто я могу защитить его от этого человека. Сила, которой я обладаю, предназначена совсем для другого.
— Сила, которой ты обладаешь? Потому что ты — возлюбленная богов? — Винтер тревожно поежилась. От разговоров о религии ей всегда становилось не по себе.
— Нет. — Лицо Феор вновь стало отрешенным. Голос ее зазвучал медленно и осторожно, словно ей вдруг стало трудно говорить. — Потому что я — наатем.
Винтер помолчала. Она сталкивалась с этим словом и прежде, но до сих пор не узнала его точного перевода. Говоря «наатем», хандараи, судя по всему, имели в виду колдуна или чародея, однако в ином смысле и без того зловещего оттенка, которым эти слова обладали для слуха ворданаев. Дословно «наатем» означало «тот, кто прочел». Впрочем, даже в представлении хандараев наатемы были существами из легенд или волшебных сказок. Ни один хандарай из тех, с которыми довелось общаться Винтер, не мог похвастаться, будто видел живого наатема собственными глазами, — точно так же как никто из современных ей ворданаев не мог бы сказать, что лично встречал демона или колдуна.
В наступившей тишине Бобби с любопытством покосился на Винтер.
— Что она сказала?
— Что она священнослужительница, — ответила Винтер, — но не из искупителей. Они прихватили ее с собой, потому что думали, будто она защитит их от нашей магии.
Паренек от души рассмеялся.
— Нашей магии?
— Искупители относятся к таким вещам со всей серьезностью.
— Значит, она была пленницей? — Бобби глянул на Феор с интересом, и девушка ответила ему вежливым непонимающим взглядом.
— Думаю, да. — Винтер снова перешла на хандарайский. — Феор, если бы ты могла покинуть лагерь, куда бы ты отправилась?
— Вернулась бы к Матери, — не колеблясь, ответила девушка, — в Эш–Катарион. Она будет меня искать.
Винтер села прямо, чуть откинувшись назад.
— Она хочет вернуться домой, — сообщила она Бобби.
— Всякий бы хотел, — заметил паренек.
«Не всякий», — подумала Винтер. И вслух продолжила:
— Ее дом, по крайней мере, намного ближе наших. Быть может, нам и удастся ей помочь.