Тысяча Имен

Векслер Джанго

По лицу девушки невозможно было определить, какие чувства она испытывает, задавая этот вопрос. Винтер помолчала, взвешивая ответ.

— Да, — сказала она наконец. — Он мертв.

— Мертв, — повторила Феор. — Мертв. Это хорошо.

Винтер смотрела на нее во все глаза. Возлюбленная богов, сказала девушка. Священнослужительница — но не из нынешних, потому что пастыри искупителей сплошь мужчины и их вера гласит, что главенство женщин было первым признаком разложения прежней порочной церкви. Винтер часто доводилось слышать, как проповедники кричат об этом

на всех углах столицы, еще до того, как Искупление переросло в открытый переворот. Как же тогда она оказалась в армии искупителей?

Винтер тряхнула головой.

— Я принесу нам что–нибудь поесть.

Феор вновь угрюмо кивнула. Во всей ее манере держаться было нечто необычайно мрачное. Впрочем, у нее вряд ли есть причины веселиться.

Лагерь, раскинувшийся вокруг палатки Винтер, ничем не отличался от тех, которые разбивал полк по пути из Форта Доблести. Те же ряды брезентовых синих палаток, точно такие же стойки с мушкетами. Только черный дым, до сих пор курившийся к западу от лагеря, напоминал о событиях вчерашнего дня. А также некоторые палатки, которые лишились обитателей.

Солнце уже поднялось высоко, и в лагере кипела жизнь. Одни солдаты занимались своим оружием, точили штыки либо вычищали грязь и пороховую копоть из мушкетных дул, другие резались в кости или карты, третьи просто, собравшись кружком, обменивались рассказами о вчерашнем бое. Завидев Винтер, все они подскочили с мест и откозыряли. Винтер махнула рукой — вольно, мол, — и отправилась на поиски Бобби.

Долго искать не пришлось. Юный капрал сломя голову несся вдоль ряда палаток и с разгона едва не налетел на Винтер. Она торопливо попятилась, а Бобби остановился, вытянулся по стойке «смирно» и чеканным движением вскинул руку к виску. Мундир на нем был чистый, и свежевымытое лицо розовело от усердия, хотя в светлых волосах до сих пор кое–где темнели пятна копоти.

— Доброе утро, сэр!

— Доброе утро, — кивнула Винтер. И, подавшись ближе, понизила голос до шепота: — Сможешь раздобыть какой–нибудь еды и питья, чтобы мне прихватить их в палатку?

— Само собой! — расплылся в улыбке Бобби. — Подождите здесь, сэр!

Он стрелой унесся прочь, и Винтер осталась одна в окружении солдат своей роты. Постепенно она осознала, что все взгляды устремлены на нее. Винтер медленно повернулась, притворяясь, что придирчиво осматривает солдат, но на самом деле терялась в догадках. Люди явно чего–то ждали от нее, но будь она проклята, если знает, чего именно.

— Э-э… — произнесла наконец Винтер, и оживленные разговоры мгновенно прервались.

В наступившей внезапно тишине стали отчетливо слышны более отдаленные звуки: ржание коней, чьи–то выкрики, скрип колес. В армейском лагере никогда не бывает по–настоящему тихо, но сейчас казалось, что в лагере седьмой роты все звуки точно вымерли, и Винтер оказалась в самом центре этого сверхъестественного явления. От паники у нее перехватило горло. Пришлось откашляться.

— Жаркий вчера был денек, — сказала Винтер. — Вы славно потрудились, ребята. Все до единого. Молодцы!

Дружный крик разом

вырвался из десятка глоток, заглушив все слова. К этому хору тотчас примкнули все остальные, и с минуту ничего не было слышно, кроме громкого и беспорядочного «Ура!». Винтер вскинула руки, и возгласы постепенно стихли. Лицо сержанта порозовело.

— Спасибо, — сказала она, и солдаты тут же с новой силой принялись кричать «ура». Винтер спасло возвращение Бобби с мешком и парой фляжек. Капрал ухмылялся до ушей. Винтер схватила его за плечо и с неприличной поспешностью поволокла за собой к палатке.

Когда ликующие выкрики вновь утихли, Винтер подалась к Бобби:

— Это ты их надоумил?

Паренек помотал головой:

— В этом не было нужды, сэр. Солдаты не тупицы. Они знают, что произошло вчера.

— И при этом ликуют? — Сама Винтер была далека от ликования. Чуть меньше трети парней, состоявших под ее началом, так и не вернулись со своего первого задания.

— Так ведь они–то живы, верно? — Бобби одарил ее сияющей улыбкой. — Если б мы попытались дать деру вслед за Д’Врие, то погибли бы все до единого. Это вы заставили солдат остановиться и принять бой. — Он деликатно кашлянул. — Оно, наверное, и к лучшему, что Д’Врие получил по заслугам. Только будем считать, сэр, что я этого не говорил.

В голосе Бобби звучало неприкрытое презрение. Винтер подумала, что он прав. Офицеры вызывали у солдат разные чувства. Офицер мог измываться над ними, как сержант Дэвис, пить не просыхая, как капитан Ростон, командир четвертого батальона, бесконечно придираться и злобствовать — но и таким пробуждать симпатию по крайней мере у некоторых своих подчиненных. Не прощали солдаты одного — трусости. Даже Винтер, которую с большой натяжкой можно было назвать солдатом, чувствовала лишь холодное презрение к лейтенанту, обратившемуся в бегство, едва завидев врага.

— Я не… — Голос ее дрогнул. — Просто нам ничего другого не оставалось. Всякий мог бы это понять.

— А сделать смогли только вы. — Бобби повел плечами. — Как там наш найденыш?

— Пришла в себя и вполне словоохотлива, — сказала Винтер. — Я постарался разъяснить ей ситуацию.

— А какова, собственно, ситуация, сэр?

Винтер скорчила гримасу.

— Чтоб мне провалиться, если я знаю.

Феор с жадностью накинулась на хлеб и сыр, почти не смущаясь тем, что может орудовать только одной рукой. Бобби так пристально пялился на нее, что Винтер в конце концов искоса поглядела на капрала:

— Ты что, никогда не видел хандараев?

— Никогда, сэр. Не считая вчерашнего дня, конечно. — Он поколебался. — Она понимает, что мы говорим?

— Не думаю, — ответила Винтер и окликнула: — Феор!

Девушка с набитым ртом подняла голову.

— Ты хоть сколько–нибудь знаешь ворданайский? Наш язык?

Феор помотала головой и продолжила трапезу. Винтер пояснила Бобби, что означал этот жест.

— Вы недурно владеете их наречием, — заметил капрал.

— Я провел здесь два года, — сказала Винтер.