Тысяча Имен

Векслер Джанго

— Так ведь в этом войске было полным–полно священников, — заметил Бобби.

— Искупители ненавидят прежних священников, — возразила Винтер. — Именно их в первую очередь обвиняют в том, что ханда- раи сбились с пути истинного.

Фолсом покачал головой:

— Неверные!

Винтер не знала, что здоровяк–капрал настолько набожен. Впрочем, она вообще о нем почти ничего не знала. Да и обо всех прочих, если уж на то пошло.

— Ни за что не поверю, что мы слышали его стон, — пробормотал Бобби, разглядывая мертвого великана.

— И правильно

сделаешь. — Лихорадочное сердцебиение унялось, и Винтер вновь охватила безмерная усталость. У нее вдруг пропало всякое желание разыскивать и спасать невесть кого. — Но может быть, нам стоит вернуться. Одному Богу известно, кто еще тут мог затаиться.

Фолсом воодушевленно закивал. Скула его уже становилась лиловой, и в скором времени должен был появиться внушительный синяк. Бобби, однако, выглядел не так уверенно.

— По–моему, стонали совсем рядом, — сказал он. — Может быть…

И тут прозвучал другой голос, тоненький и шелестящий, словно шепот призрака:

— Умоляю… я здесь…

Бобби ошеломленно завертел головой, а Фолсом схватился за мушкет. Не сразу Винтер осознала, что эти слова были произнесены по–хандарайски. Оба капрата просто не поняли, что слышат просьбу о помощи. Винтер торопливо замахала на них рукой, веля помалкивать, и вслух спросила на том же языке:

— Где ты? Где?

— Повозка… — Голос был едва различим. — Помогите…

Винтер взглянула на перевернутую повозку — прочно сколоченную, внушительных размеров, явно чересчур большую для одного- единственного коня. Дно повозки было задрано вверх, стенки упирались в землю, образуя изрядный зазор. Выход спереди перекрывали козлы, но заднюю дверцу сорвало напрочь, и этот путь оставался свободен.

— Ты под повозкой? — спросила Винтер все так же по–хандарайски. — Можешь вылезать. Мы тебя не тронем, клянусь.

— Не могу, — прозвучал тихий ответ. Голос был совсем юным и, скорее всего, принадлежал женщине. — Я застряла. — Последовала долгая пауза, а затем — сдавленный мучительный вскрик. Когда голос раздался снова, он срывался от боли: — Не могу…

— Погоди. Потерпи немного.

Винтер направилась к повозке, намереваясь обогнуть ее сзади и заглянуть вниз, однако на полпути разглядела бледную руку, торчавшую из–под повозки ладонью вверх. Очевидно, когда повозка перевернулась, дощатая стенка пригвоздила руку женщины к земле, и несчастная угодила в западню. Неудивительно, что она не могла выбраться оттуда. Рука, придавленная массивной доской к земле, распухла и зловеще побагровела.

— Фолсом! — позвала Винтер. — Сможешь передвинуть эту штуку?

Рослый капрал с задумчивым видом приблизился к повозке, обошел ее сзади, где можно было ухватиться за дно, осторожно налег пробы ради и скривился.

— Вряд ли, — сказал он. — Чтобы перевернуть эту махину, нужна еще, самое меньшее, пара ребят.

— Хотя бы приподнять немного, — попросила Винтер. — Только на минуту.

Капрал уже заметил торчавшую из–под повозки руку и мрачно кивнул. Присев на корточки, он просунул обе руки под дно повозки и с надсадным мычанием выпрямился.

Повозка, медленно вращая колесами, поднялась вместе с ним.

Девушка пронзительно закричала. Винтер бросила взгляд на ее руку, неестественно согнутую выше локтя, в том месте, где ее придавила стенка повозки, — и опустилась на колени, решив тащить девушку за ноги. Несколько мгновений она повозилась в полутьме под повозкой, с убийственной ясностью сознавая, какая тяжесть обрушится на нее, если бычья сила Фолсома даст сбой. Потом наконец сумела ухватиться за ноги неизвестной и рывком потянула ее на себя. Девушка легко сдвинулась с места, но это движение потревожило сломанную руку, и несчастная опять закричала, да так, что у Винтер зазвенело в ушах. Едва они выбрались наружу, Бобби схватил ее за плечи и оттащил подальше, а Фолсом наконец отпустил повозку, которая с грохотом рухнула наземь.

— Как ты? — спросила Винтер по–хандарайски и, не услышав ответа, наклонилась ниже. Она увидела, что глаза девушки закатились, а смугло–серое лицо неестественно побледнело.

— Она умерла? — спросил Бобби.

Винтер покачала головой. Грудь девушки поднималась и опускалась, дыхание было неглубоким и частым.

— Думаю, просто потеряла сознание. У нее сломана рука. — Других повреждений, по крайней мере на первый взгляд, не было. — Нам придется ее нести.

— Куда? — спросил Бобби.

— В наш лагерь, конечно, — ответила Винтер. — И…

— К полковому хирургу? — уточнил Бобби.

Винтер осеклась на полуслове. Если уж офицеры закрывают глаза на насилие и убийство гражданских, вряд ли в лазарете захотят возиться со сломанной рукой какой–то серокожей девки.

— Ко мне в палатку, — наконец решила она. И мельком задумалась: интересно, поставили для них палатки или уже занесли в список потерь?

— Ее могут увидеть, — сказал Бобби. — Что вы им скажете?

Наступила долгая пауза. Винтер молчала, покусывая нижнюю губу.

— Заверните ее в одеяло, — предложил Фолсом, отряхивая грязные ладони. — Несем в лагерь раненого — и вся недолга. Никто и не глянет.

Винтер посмотрела на лежавшую без сознания девушку. Округлое личико с маленьким острым подбородком, серая кожа обильно присыпана сажей, длинные темные волосы всклокочены и слиплись от грязи. Всей одежды — простой серый балахон, перехваченный на талии плетеным ремешком. Лет ей, должно быть, даже меньше, чем Бобби.

— Что ж, попробуем так, — согласилась Винтер. — А потом я что- нибудь придумаю.

Доставить девушку в ворданайский лагерь оказалось легче, чем даже смела надеяться Винтер. Первый колониальный полк поставил палатки против ветра, дующего со стороны горящего лагеря искупителей, в удобной близости от небольшого ручья, который вытекал из долины и впадал в море. Городок из синего брезента и по внешнему виду, и по размерам был таким же, как всегда, словно ровным счетом ничего не случилось, и часовые на входе лишь удостоили прибывших кратким взглядом, а потом махнули рукой — проходите, мол.