Тысяча осколков тебя

Грей Клаудия

Я спотыкаюсь и хватаюсь за дерево. Кора крошится у меня под ладонями, но я едва ли чувствую это. Мои руки покраснели и застыли. Перчатки тоже остались в вагоне.

"Продолжай идти", думаю я. Но сейчас я иду так медленно, что сложно поверить, что я вообще передвигаюсь. "Продолжай идти".

Нет папы. Нет Жар-птицы. Нет Пола. Я больше не знаю, где я. Кто я. Я знаю только, что устала. По меньшей мере, мне уже не так холодно, сильное, соблазнительное тепло поднимается во мне, говоря, что всё хорошо, что я могу остановиться

и отдохнуть столько, сколько захочу.

"Продолжай идти..."

Я падаю на колени рядом с большой сосной. Прислоняясь головой к дереву, я говорю себе, что я не останавливаюсь, не сплю, мне нужна минутка, чтобы собраться с силами.

Я чувствую, что падаю на спину, и снег такой мягкий подо мной, совсем как кровать, и я не боюсь.

Я просыпаюсь под треск огня, уютный и успокаивающий. Мне тепло — не смертельная иллюзия в лесу, а настоящее тепло из настоящего камина.

Я чувствую мягкий матрас подо мной, мех сверху, и рядом со мной...

Я открываю глаза и вижу Пола, лежащего у меня под боком.

— Миледи? — шепчет он и его лицо светится внезапной надеждой.

— Где, где мы?

— Дача в лесу. Осталось немного дров, нам хватило.

У многих русских есть дачи, маленькие домики в деревне, куда они отправляются на лето, чтобы выращивать овощи и плавать в озёрах, эти дома остаются свободными зимой, в совершенном уединении. Оглядываясь, я вижу простые беленые стены, икону Святой Матери и маленький камин, светящийся оранжевым от жара. Моё мокрое платье и форма Пола висят на крючках, вставленных в стену и сушатся.

Под моей шубой и какими-то одеялами мы с Полом лежим вместе, одетые едва ли в нижнее белье на простой постели на даче.

Он заикается:

— Я, я хотел только согреть вас, миледи...

— Конечно, — когда у человека переохлаждение, их нужно согревать теплом тела другого человека. Даже если бы я не знала этого, я бы поняла, что Пол хотел только помочь. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. — Где мой отец? Мои братья и сестра? Царь?

Если Пол и замечает, что я говорю об отце и царе как о разных людях, то он списывает это на переохлаждение.

— Царь выжил, миледи, и царевич Владимир тоже. Наши силы собрались в царском вагоне, в этом я уверен. Но я не мог оставаться долго. Я должен был найти вас.

"Неужели я прошла этот путь, чтобы еще раз пережить смерть отца? Неужели он везде обречен, хороший человек, который становится жертвой жестокости и жадности других?"

Если папу убили, он умер, пытаясь защитить Питера. Мысль о том, что маленький мальчик лежит мёртвый, уничтожает меня почти так же, как страх за отца. И Катя! Моя младшая сестра превратилась в боксёра, чтобы спасти меня. Неужели они зарезали её? Я не могла вынести мысли о том, что она умерла за меня, за притворщицу.

И если моего отца сегодня убили, если он потерялся в снегу, в

лесах... Жар-птица вероятно потеряна, и я никогда не попаду домой.

— Миледи, — шепчет Пол, — Не бойтесь.

— Вы не можете сказать мне, мертвы они или живы. Не пытайтесь успокоить меня ложью.

— Я бы не стал так делать, — и это правда. Пол может быть жестким, или прямым, или неловким, но он всегда был честен со мной. "Как я могла подумать о том, что он предал нас?"

Я пытаюсь улыбнуться ему, хотя я знаю, что выражение моего лица выглядит таким же неправильным, как я его ощущаю.

— Если вы не лжете, как вы можете говорить мне, чтобы я не боялась?

— Я только имел в виду, что вы в безопасности, миледи. Когда вы согреетесь и отдохнете, завтра мы можем нагнать царский поезд.

У меня появляется надежда.

— Остальные тоже там будут?

— Нет, миледи. Предполагается, что солдаты, верные Великому Князю Сергею недалеко от Санкт-Петербурга. Царь и царевич отправились вперед, чтобы разбить лагерь и приготовиться к битве. Я должен проводить Вас на поезд, чтобы Вы оставались в безопасности в Москве, которая верна царю.

Если мой отец и Пётр выжили, они тоже поедут в лагерь. Я уже знаю, что царь Александр верит, что его младший сын должен стать солдатом, и он будет настаивать, чтобы Пётр находился недалеко от битвы, какой бы жестокой она ни была. Мой отец никогда бы не оставил Петра одного. Он настоит на том, чтобы быть рядом с ним, чтобы успокоить мальчика, даже если это будет значить, что он снова будет рисковать жизнью.

— Нет. Я не поеду в Москву, единственная причина, по которой я когда-либо туда собиралась, это поиски Азаренко, но он тоже будет участвовать в сражении, разве нет? Вы должны отвезти меня в лагерь.

— Миледи, у меня приказ.

— Я тоже могу отдавать вам приказы, разве нет? Вы должны отвезти меня туда. Я не могу поехать в Москву.

— Вы должны, — в голосе Пола звучит тревога и бессознательно он придвигается ближе ко мне, стараясь заставить меня видеть ситуацию его глазами. — Иначе опасность слишком велика.

— Если мой отец умрет, я тоже хочу умереть.

— Не говорите так. Вы должны думать о своем долге. По меньшей мере один член следующего поколения дома Романовых должен оставаться в безопасности.

— Я поеду в лагерь с Вами или без Вас. Всё, что мне нужно сделать — это следовать по железнодорожным путям обратно к Санкт-Петербургу, правильно?

Конечно, это не может быть так просто, но я отказываюсь это признать. Я должна узнать, есть ли у меня надежда вернуться домой или я умру в попытках это сделать.

Пол говорит:

— Вы должны остаться в живых, миледи.

— Зачем? — я сжимаю воротник его рубашки. — Зачем, если я в ловушке в чужой жизни?

Он не может мне ответить. Он только смотрит.