Тысячеликая героиня: Женский архетип в мифологии и литературе
Шрифт:
В своей выдающейся книге об Анне Франк, ее жизни и смерти американская писательница Франсин Проуз вспоминает, как впервые читала в детстве ее дневник и не могла оторваться от него, даже когда день сменился ночью. А спустя 50 лет она уже читала дневник Анны со своими студентами в Бард-колледже: «И те несколько часов, что мы со студентами говорили о ее дневнике, мне казалось, будто ее дух – или, во всяком случае, ее голос – был рядом с нами, живой и настоящий, наполняющий своим звучанием уже другую комнату, которая так же медленно погружалась во мрак» {269} . Вряд ли Анна действительно верила, что писательство принесет ей бессмертие, но эти слова из ее дневника оказались пророческими: «Хочу продолжать жить и после смерти».
269
Проуз
Всего через 10 лет после выхода в США «Дневника Анны Франк» писательница Луис Фитцью опубликовала свой роман о девочке, которая тоже обожает вести дневник. Кажется, что даже упоминать дневниковые записи Анны Франк в одном контексте с эмоциональными тирадами, которыми заполняет свой дневник Гарриет Велш, главная героиня романа Фитцью «Шпионка Гарриет» (1964), – это почти кощунство, святотатство, как минимум неуважение. Гарриет, как одержимая, ежеминутно тянется к своему блокноту («я без него никуда не хожу», – заявляет она) и «с бешеной скоростью» что-то в него записывает.
Что же она там пишет? Однозначно ничего такого, что выдавало бы в ней юного гения. Ее блокноты полны грубых подростковых комментариев вроде: «Карри Андрюс стала еще толще с прошлого года» или «Лаура Петерс стала еще тоньше и противнее. Мне кажется, ей пора поставить пластинку на зубы». Или: «Пинки Уайтхед никогда не меняется… Может быть, мать его ненавидит? Если бы я была ей, я бы его ненавидела» {270} . Однако эти высказывания Гарриет немного напоминают те оценки, которые Анна Франк давала одноклассникам в записи второго дня: «Й. – хвастунья, сплетница, противная, строит из себя взрослую, коварная, лицемерная». Или: «Бетти Блумендаал выглядит немного бедной, я думаю, что так оно и есть…». Или: «Э. С. такая болтушка, что вытерпеть ее просто невозможно… Говорят, что Э. меня терпеть не может, но меня это нисколечко не огорчает, потому что мне она тоже не нравится». Обе эти одаренные девочки еще ищут свой голос, открывают для себя ценность самокритики и только учатся доброте и великодушию.
270
Фитцью Л. Шпионка Гарриет / пер. О. Бухина. – М.: Волчок, 2019.
«Я выросла на серии книжек под названием "Шпионка Гарриет", они казались мне такими классными… Все свое детство я старалась быть похожей на Гарриет», – как-то призналась бывшая шпионка Линдси Моран репортеру CNN в интервью о своей карьере в ЦРУ {271} . Моран была в восторге от любознательности и «скриптомании» Гарриет Уэлш – девочки, живущей с родителями в Нью-Йорке. Каждый день Гарриет увлеченно записывает в блокнот свои мизантропические комментарии о людях, которые ее окружают: работнике склада Малыше Джо Карри, светской даме Агате Пламбер, любителе кошек Гаррисоне Витерсе и многих других. Ее амбициозные планы стать писательницей рушатся, когда одноклассники находят один из ее блокнотов и читают все эти гадкие и во многих случаях кошмарно жестокие замечания о том, как они выглядят и что говорят.
271
"Moran: 'It's a Dirty Business,'" CNN Access, January 12, 2005.
То, что мы могли бы счесть достойным восхищения в 11-летней героине (ее упорное желание стать писательницей), оборачивается недостатком – из-за боли и унижения, которые терпят окружающие, когда содержание ее дневников становится достоянием общественности. Возможно, Гарриет и не думала никого обижать, но ее колкие замечания ранят ее приятелей и одноклассников (они тоже еще дети, а дети обидчивы). В наши дни роман об этом неудачном опыте шпионажа отсутствует в списке рекомендованной литературы для школьников. Но в 2004 г. эксперт по детской литературе Анита Силви включила его в свой список 100 лучших книг для детей, объяснив это в первую очередь тем, что он находит у юных читателей мощный отклик {272} . Им нетрудно представить себя на месте героини, которая ощущает себя изгоем, социально неполноценной. И тот, казалось бы, безопасный способ, которым она пытается компенсировать свое одиночество, вызывает в них одобрение и восхищение – правда, работает этот способ недолго, лишь до тех пор, пока не перестает быть безопасным. Гарриет – это травмированная девочка (няня Оле-Голли, по сути, заменяющая ей мать, внезапно отказывается работать в их семье), которая становится
272
Anita Silvey, 100 Best Books for Children: A Parent's Guide to Making the Right Choices for Your Young Reader, Toddler to Preteen (New York: Houghton Mifflin, 2005).
Философ Ричард Рорти утверждает, что одни книги помогают нам стать более независимыми и самодостаточными, а другие – менее жестокими. Вторую категорию он делит на книги, которые открывают нам глаза на изъяны социальных институтов (хорошим примером здесь будет «Хижина дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу), и книги, которые позволяют нам увидеть собственные пороки («Холодный дом» Чарльза Диккенса) {273} . «Шпионка Гарриет» однозначно относится к последним: она наглядно показывает, как наши поступки могут отразиться на других людях.
273
Рорти Р. Случайность, ирония и солидарность / пер. И. Хестанова, Р. Хестанов. – М.: Русское феноменологическое общество, 1996.
Психотерапевт, к которому обращаются родители Гарриет (не забываем, что действие происходит в богатом нью-йоркском Верхнем Ист-Сайде), чтобы он помог их дочери справиться с травмой от разлуки с любимой няней, высказывает некоторые собственные наблюдения о сознании начинающей писательницы. Гарриет подслушивает разговор отца с «Доктором», но может разобрать только фрагменты того, что говорит отец: «Да, доктор Вагнер, разрешите мне спросить это… да, да. Я знаю, что она очень умный ребенок… Да, естественно, мы понимаем, что она полна любопытства… Да, это признак высокого интеллекта, да, совершенно верно, я понимаю… Но, доктор, дело в том… Да, я понимаю, что она может стать писателем…»
Любопытная героиня романа Фитцью страдает болезнью, которую можно было бы определить как тяжелый случай «нелюбознательности» {274} . Можно даже сказать, что она на пути к превращению в монстра нелюбознательности, который не проявляет интереса ни к чему, что не имеет отношения к его личной страсти, и не может понять, какую боль он причиняет окружающим. Конечно, ее неспособность к эмпатии отчасти объясняется юным возрастом и травмой от разрыва с материнской фигурой, однако ее личное стремление к самовыражению и обретению независимости на литературном поприще зиждется на жестоком отношении практически ко всем, кто окружает ее в реальной жизни.
274
Рорти заимствует это слово из «Лолиты» Набокова, оно обозначает недостаток заботы и эмпатии.
Что же уберегает Гарриет от полного превращения в монстра нелюбознательности? Она не обращает внимания ни на остракизм со стороны друзей и одноклассников, ни на письмо от Оле-Голли, в котором бывшая няня уговаривает ее извиниться. Она продолжает писать свои язвительные заметки: «У Франки Дей Санти ужасно глупое выражение лица, глупее не придумаешь… Ей примерно столько же лет, сколько нам, она ходит в городскую школу. Там она всегда срезается на практических занятиях, которых у нас нет… Дома ей совсем не так нравится, потому что все знают, какая она тупая, и не разговаривают с ней».
Может ли Гарриет исправиться? Усвоила ли она хоть какой-то урок – или просто, последовав совету Оли-Голли, извинилась перед ребятами из школы и научилась скрывать за «небольшой ложью» свое презрение к другим людям? В последней главе романа Гарриет издалека наблюдает за своими друзьями Джени и Спорти и впервые рассматривает их не со своей, а с их собственной точки зрения: «Она будто влезла в шкуру Спорти, почувствовала, как дыры в носках трутся о ботинки. Она заставила себя ощутить, что у нее чешется нос, когда Джени подняла руку, чтобы почесаться. Она представила, что это значит, когда у тебя веснушки и пегие волосы, как у Джени, или смешные уши и тощие плечи, как у Спорти». Может быть, это еще не эмпатия – но для Гарриет наступает переломный момент, когда она превращается из бессердечного наблюдателя, стремящегося к славе и самостоятельности, в человека, способного поставить себя на чужое место.