Тюрьма

Светов Феликс

Я никак не вынырну из своего сна, из этого… гряз­ного, липкого кошмара. Когда пишешь — легче, напи­сал — и с плеч долой, ушло, оставило,, а теперь, когда нет у меня — и не будет! — даже т е т р а д и , нельзя, не положена такая роскошь, затухнуть, уйти на дно, не на рыцарском турнире, когда только и остается бормотать, путая сон с явью, забывая где я, где «он», где… Как же о н все-таки… поднимется, решится, где с ним должно произойти, может произойти, п р о и з о ш л о …

Арий трясет меня за плечо, давно уже, а я не пой­му— снится мне или на самом деле…

— Вставай,

вставай, Вадим,— на вызов тебя!

На сей раз другой кабинет, просторней. И окно от­крыто, и ресничек нет, и солнце валит прямо в глаза — жмурюсь! И воздух, зелень — лето! И она… Другая?

Лицо не постное — свежее, губы не поджаты, мягкие, распустила, платье… Надо ж,— сменила! Летнее, откры­тое… Да она… привлекательная, моя барышня! Загоре­ла, отпуск у нее, думаю, не до меня, потому и забыла, не вызывала… Река, озеро или он и в Сочи, где у них отпуск?.. С мужем ездит или такие без мужа? Муж го­рит на работе, а она горит… Где ж она горит, моя ба­рышня, какое у нее г о р е н и е ?.. Платье легкое, сво­бодное, и она в нем… «Они теперь голые ходят, под платьем у них…» Кто это сказал, не помню, кого-то не­давно возили у нас в суд…

— Как вы себя чувствуете, Вадим Петрович?

Смотрит на меня с удивлением, очень уж я на нее загляделся, правильно поняла, женщины понимают, ког­да на них т а к смотрят… А глаза те же, откуда ей взять другие, это платье можно сменить для… соблаз­на — рыбьи, болотные, пустые… И я опоминаюсь от шо­ка: после шести месяцев уголовной тюрьмы увидеть ря­дом женщину в открытом летнем платье!

— Вашими молитвами, Людмила Павловна. Что-то вы обо мне позабыли, я, было, подумал, тут мне и оста­ваться до Судного Дня. Но… пришли — сдвинулось, пе­ремена в моей судьбе?

— Судьба ваша, Вадим Петрович, в ваших руках, вам хорошо известно. Я сразу сказала. Неужели не помните?

— Такое не забыть. Но я и без вас знал. Так что у нас полное взаимопонимание с первой встречи.

— У вас ничего не изменилось? — спрашивает.

Нет, не на юге, думаю, другой загар, не сочинская пошлость, наш, среднерусский — река, поле, васильки-ромашки, малина-земляника…

— Как вам сказать, набрался мудрости, не без того.

— В таком случае, начнем разговаривать, как разум­ные люди. Намолчались?

— Как бы я намолчался? Разве вы меня, Людмила Павловна, хоть на часок оставляли наедине с собой, без общества? Не позаботились, чтоб я не скучал? Очень вами благодарен.

— Шутки в сторону, Вадим Петрович, вы прекрасно знаете, не новичок в тюрьме, я к этому отношения не имею. Если вам есть что сообщить, ваша ситуация мо­жет коренным образом измениться.

— Что-то произошло?

— Я же вам сказала: ваша судьба в ваших руках.

— Это как понять?

— Вы сами сказали, поняли меня с первой встречи.

— Понял. Особенно, когда оказался здесь.

— Но… отсюда можно уйти.

— И это в ваших возможностях?

— В наших с вами. Общих.

— То есть, если у нас с вами будут… хорошие отно­шения, вы мне, как говорится, по блату — откроете дверь?

— Зачем же «по блату?» Исходя из взаимного

пони­мания и… договоренности.

— Как же мне добиться вашего… расположения, Людмила Павловна — ухаживать, что ль, за вами? Пря­мо тут, в кабинете? Или предложить руку и сердце?

— Об этом мы в другом месте. Сначала…

— Другими словами, у меня есть шанс рассчитывать на вашу благосклонность?

— У вас есть шанс выйти из тюрьмы. Я бы не вела с вами такой разговор, вы переходите границы дозво­ленного. Учтите, сегодня этот шанс более реален, чем вчера.

— Что-то, действительно, изменилось? Сегодня? В атмосфере? В погоде или — в климате?

Она смотрит на часы. Ого — внимание!

— Вадим Петрович, вы, я вижу, на самом деле, на­молчались, не будем терять времени. Если вы признаете себя виновным и ответите на ряд вопросов — очень прос­тых, вас они никак не скомпрометируют, вы — я даю вам слово, в самое ближайшее время отсюда уйдете. К сестре, к племяннику. Куда хотите. Можете… выехать за рубеж.

— И всего лишь… «ряд вопросов»?

— Если напишете, что больше не будете нарушать закон…

— Я и не нарушал закон,— мне становится нестер­пимо стыдно за мою говорливость, кокетство, возбужде­ние, за то, что заметил ее платье, загар…

— Хорошо, не нарушали. Так считаете. Но если бы вы его, на самом деле, не нарушили, мы бы с вами раз­говаривали не здесь, а…

— В Сочи, скажем,— говорю я с горечью: поделом, заслужил, все она про меня поняла.

— В Сочи?.. — в глазах что-то блеснуло — живая! — Зачем в Сочи, и в Москве можно встретиться, чтоб… до­говориться. Я говорю с вами не по собственной инициа­тиве, я бы с вами и в другом месте не… Речь не о прош­лом, о будущем. Понимаете? Если вы напишите такое заявление…

— Кому?

— В Президиум Верховного Совета, в прокуратуру. В ЦК… Повторяю — о будущем, не о прошлом! Можете не ставить вопрос — виновны или нет. Но в будущем… Давайте серьезно, Вадим Петрович. Оказавшись на свободе, вы же не намерены нарушать закон?

— Я его никогда не нарушал.

— Отлично. Пишите заявление.

— А… в КГБ — можно?

Мгновение она смотрит на меня.

— Причем тут КГБ? Ваше дело ведет прокуратура.

— И вы говорите от имени прокуратуры?..

Страшные глаза… Нет, своей охотой в болото не по­лезешь, никто не полезет. А затянуть может, не выбе­решься.

— Так как? Будете писать?

— Как странно, Людмила Павловна, я убежден, что закона не нарушал, а потому, находясь в тюрьме, не хочу участвовать в следствии, ибо, на самом деле, закон нарушили вы. Вы утверждаете, что я закон нарушил и продолжаете держать меня в уголовной тюрьме… Поче­му, кстати, в уголовной?

— Ваша статья — уголовная.

— Конечно, у вас все… Но вы убеждены, что я пре­ступник, полгода держите, хотя я с самого начала зая­вил, что вы заблуждаетесь? Я вину не признаю, а вы меня держите. Но как только я свою вину признаю: да, я нарушил закон, пусть косвенно — не буду нарушать, значит, когда-то нарушил? Скажу: я преступник — и вы меня отпустите? Как это понять, Людмила Павловна — в чем тут логика?