Тюрьма
Шрифт:
— «Считай, столковались!»
— «Надо иметь подход, мальчик…»
И тут Саня, который, как выяснилось, все видел и слышал, взрывается:
«Коммунисты вы, а не урки! Все принадлежат всем — вот ваша идея! У вас ничего своего, в крапиве родились, все разменяли! Ублюдки…»
— «Ты с какого… сорвался?» — спрашивает Соня.
— «Кто ты такая?! — кричит Саня. — Отца-матери нет! Лица у тебя нет, одно… поганое гузно!..»
— «У меня все чего надо, такие, как ты, душу отдадут, лишь бы я показала… А у тебя… что? Мать у тебя? Ты ж убил свою мать, паскуда!»
— «Я себя убил, — говорит Саня. —
Ночью, когда «десант» мужиков пролезает в соседнюю камеру, Соня приходит к Сане п о г о в о р и т ь . Они говорят подолгу, все более свободно, рассказывают друг другу о себе. У Сони статья сто пятнадцатая, часть вторая: «заведомое заражение другого лица венерической болезнью»; два месяца ее лечили в тюрьме, через месяц пойдет на этап, статья до трех лет…
Однажды, заговорившись, она не успевает выскочить к поверке, Саня надел на нее свою меховую шапку, а пьяный с утра корпусной не заметил подмены.
Акт третий. ЭПИЛОГ.
«Дама», оскорбленная, что «заявок» на нее так и не поступило, грозит сдать всю «малину». Решено несколько дней подождать, затаиться, Миша обещает «уладить» по своим «каналам»: «даму» сплавят.
Именно в эти ночи Саня сближается с Соней. Они разговаривают через дыру под шконкой. Их диалог — г л а в н о е в пьесе. Убийца и блудница.
— «Ты хорошо рисуешь, можешь делать деньги. Но… не понять, что это?»
— «Я рисую себя.»
—«Себя? Это… ты?»
— «Я рисую только себя…»
— «Как ты мог это сделать?»
— «Это не я, понимаешь?»
— «Нет, не понимаю. Кто убил твою мать?»
— «Ты думаешь, когда предложила спать с ними со всеми — это была ты?»
— «А кто же? Я всегда делаю, что хочу. В том и жизнь. Делать, что хочешь»
— «Жизнь в том, чтоб не делать того, что хочешь.»
— «Ты говоришь так, потому что мертвый. А я свободна. Я и в тюрьме свободна.»
— «Свобода в том, чтоб отказаться делать, что хочешь.»
— «А меня ты хочешь?»
— «Н-не знаю. Я мертвый.»
— «Я про то и говорю. Мертвый не может быть свободным. Он труп. Потому ты меня и не хочешь».
— «Ничего ты не знаешь.Что делает человека… трупом? Живым трупом? Он думает, что живой, а уже смердит. Но… мертвый может восстать. Вот в чем свобода.Если ему покажут, если он увидит себя… трупом. Увидит и задохнется от омерзения к себе. А ты себя не знаешь, не видала. Тебе не показали…»
—«Не понять. Чокнутый ты… Что мне могут показать — меня? Кто мне покажет? Себя я знаю.»
—«Ты ничего не боишься?»
— «Нет. Я и смерти не боюсь.»
— «Это не самое страшное… Тебе бывало кого-нибудь жалко?»
— «Старика. Я разделась, а он захлюпал. Не может.»
— «У тебя есть друзья?»
— «Когда есть деньги, есть и друзья.»
—«Ты когда-нибудь… страдала?»
— «А как же.Меня обокрал один пидераст. Украл колготки и… А я тогда была пустая.»
— «Ты сейчас говоришь правду?»
— «С какой стати? А ты разве сейчас не врешь?»
— «Мертвые не врут. Им не надо. Им ничего не надо.»
— «Зачем же ты со мной разговариваешь?»
— «Я бы хотел тебе помочь.»
— «Зачем?»
— «У тебя впереди жизнь, а у меня ее уже нет.»
— «Даже
— «Если это случится, то не здесь, а в другой жизни.»
— «Про это говорят в церкви. Ты в это веришь?»
— «Да.»
— «Я бы тоже хотела, но не знаю как. Я могу все, что хочу, а… Как это у тебя получилось?»
— «Я здесь полгода и полгода мне показывают… меня. Я — ненавижу себя.»
— «Мне тебя жалко. Как… того старика.»
— «А мне жалко тебя. Ты делаешь, что хочешь, он делает, что хочет. И все тут делают, чего хотят. Как это может быть?»
— «Кто смелый, тот и получает.»
— «Не ты этого хочешь.И получаешь не ты.»
— «Кто ж тогда?»
— «Что хочу, то делаю… Будете, как боги, сказал… Про это не рассказать. Не объяснить. Сама поймешь.»
— «Когда?»
— «Может, скоро, а может, нет. Как Бог решит…»
Следующей ночью, когда Саня уснул у себя наверху, Валентин с «девочками» втащили связанную Соню в камеру, раздели ее и распяли на шконке. Теперь вся камера «повязана» — все, кроме Сани.
«Дама», воспользовавшись отсутствием сокамерниц, бросила в кормушку записку.
В камеру врываются вертухаи. Саня, проснувшийся от шума в коридоре, от крика Валентина: «Спалились!..», спрыгнул вниз раньше, чем распахнулась дверь. Он один возле Сони, остальные расползлись.
Дыра под шконкой открыта.
КОРПУСНОЙ: Кто это сделал?
САНЯ: Я.
Саню уводят.
7
Ещё одно утро, думаю я. Сколько их уже было здесь? Шестой месяц, почти шесть. Ближе к двумстам.Мало. Если посчитать срок, пусть три года, набежит за тысячу. В чем тягость такого утра, думаю я, одного из двухсот, из тысячи — в однообразии или… Вот-вот заблажит опостылевший гимн, небо брызнуло полосками сквозь реснички, тянет прохладой, сколько разговоров, чтоб не закрывать окно, боятся в тюрьме воздуха, холодно им, какой холод летом, не убедишь, кабы Петр Петрович неожиданно не поддержал, ни за что не дали б, дыши смрадом… В нем и тягость, думаю, не в однообразии еще одного такого утра, одного из двухсот, а в том, что знаю, стоит встать, наткнусь на внимательный, вприщур глаз, следит за каждым движением, зачем ему, что можно скрыть в камере, все на просвет, а ждет, проколюсь, а мне не в чем, и придумать не могу, или ему с к у ч н о , на что ему глядеть, не на стены, не в небо сквозь реснички, это мне салаге… Чужая душа потемки, думаю, я и себя до конца не знаю… Что лучше тишины в такой камере, свежо, ветерок тянет от решки, а на общаке сейчас, и в такую рань, уже гвалт, дым клубами к потолку, а тут нас пятеро, хотя бы еще одно такое утро, вспомню, пожалею, потащут дальше, поднимут ли, опустят, а сегоднямой выигрыш, успеть, пока спят, пока никого, пока я один, тихонько встать, зарядка, умыться, помолиться на светлые полосы сквозь реснички, и коль успею, пока молчит соловей над дверью… Еще рано, ночи короткие, успею… Не опоздать! Спрыгнуть с платформы, через рельсы, по тропинке вдоль железной дороги, один поворот, второй, третий, до тупичка, повалившийся забор, сгнивший почтовый ящик… «Щаповы». Толкнуть калитку, по заросшей травой дорожке, крыльцо, лестницаскрипит, гремит под каблуками, тише, осторожней, постучать негромко, не напугать…
Отрок (XXI-XII)
Фантастика:
альтернативная история
рейтинг книги
