Тюрьма

Светов Феликс

Итак, жалкая моя «пьеска» догорала в бачке, когда дверь открылась и новый пассажир шагнул через порог.Такого я еще не видел: двухметрового роста, широчен­ный, в заграничном, не по сезону, пальто, клетчатых брюках, с мешком и сумкой из «Березки». Матрас у не­го был под мышкой.

— Будем знакомы,— сказал он, как и следовало ожидать, с заграничным акцентом, — имя для вас труд­ное — Арий я, зовите Аликом… Просторно живете. Я, пожалуй, с краю. Рост не позволяет в середку…

Он раскатал матрас на свободной шконке

у стены, рядом с местом Петра Петровича.

— Откуда такой… явился? — спросил я.

— С особняка, — охотно ответил он.

Все четверо мы уставились на него с почтением. «По­лосатых», с особняка я еще не видел.

— Как же это тебя… к нам?

Он устроил себе место, сел ко мне, вытащил сига­реты.

— Налетайте. Но учтите, пачка последняя. Табачком угощу.

— Табачок у нас есть, — говорю, — но почему тебя сюда?

— Сегодня утром раскурочили всю нашу хату. Мы внизу, под вами.

— Двести восемнадцатая? — спросил Гера.

— Она. Появился у нас… Нет, давно, я месяц назад пришел с Бутырки, он уже был. Композитор… Нот не знает.

— Коля? — вырвалось у меня.

— Точно. Знаешь его?

— Был у нас. Я с ним начинал полгода назад.

— Композитор, как я балерина. Оперу сочиняет. Ребята знали, что он стучит, побили разок-другой, а он не обижался. Отряхнется и за свое.

— Может, не он, — усомнился я, — вроде, не такой…

— Может, не он. Шуму от него много, коней гонял, внизу, на третьем этаже барышни-венерички. В доми­ношный покер любитель… Душа общества, а все мимо.

— Он, он! — сказал я. — Точно, Коля! Шмаков?

— Шмаков. Проигрался два дня назад, его прижали. Ушел, вроде бы, на больничку, а утром всю хату — кого куда. Меня к вам.

— У тебя какая ходка? — спросил Гера.

— Я, братишка, сижу с сорок шестого года. За все время лет пять, а может, шесть погулял, а так бес­сменно…

— Сорок лет! — ахнул Мурат.

— А с Бутырки тебя почему? — спрашиваю.

— Давайте, ребята, по табачку, а сигареты приж­мем для вызовов. У меня сигареты будут, а пока приж­мем, верно?..

Красивый мужик. Очень красивый. Светлые прямые волосы, квадратный подбородок, глаза широко расстав­лены, стальные, движения неторопливые… И такая уве­ренная, спокойная сила. Доброжелательный.

— Такая, ребята, история в Бутырках…

Брякнула кормушка. Обед.

— Вот что, мужики, — сказал я.

— Я в этой хате ста­рожил, давайте восстанавливать старый порядок. Я как пришел сюда, такой был желтенький, такой пуганый — ничего не понимал, натерпелся страху на сборке, наслу­шался. А меня сразу за дубок, а мне под нос кусок сала, колбасу — всем поровну! У меня душа оттаяла. Ну, ду­маю, не так страшно, и в тюрьме люди… А вернулся сю­да — три семьи за дубком, глядят в чужие шленки, друг от друга прячут куски, двое хлебают по углам… Так не пойдет! Давайте вместе —

что есть, то есть.

— Так и положено в хате, — поддержал Арий.

— У ме­ня, правда, ничего нет, но будет, будет…

Впятером мы сидели за дубком, хлебали жидкую ка­шу, когда открылась дверь и явился Петр Петрович: костюм, белая рубашка, губы плотно сжаты, холодные глаза под очками. Глянул на нас и полез к себе на шконку.

— К столу, Петрович, — говорю, — у нас революция, все теперь общее. Что есть, то есть.

— Ты у меня, падла, дождешься, — сказал Петр Петрович, — будет тебе общее. Вздумал со мной шутки шутить?

— Как понять, Петрович? Ты м е н я спрашиваешь?

— У нас с тобой будет разговор. Завтра. Уйдут гу­лять, мы с тобой останемся. Поговорим. И если ты, падла…

— Чего ты лаешься? — добродушно осведомился Арий.

— Тебя человеком понимают, к столу, а ты…

Арий сидел согнувшись над дубком, не разберешь, кто такой.

— Этот еще откуда?! — вскинулся Петр Петрович. — По-русски не научили падлу недорезанную? М не ука­зывать?..

Арий выпрямился и медленно начал подниматься.Зрелище было устрашающим: он как бы вырастал и вы­растал над дубком.

— Фильтруй слова, сука! — сказал Арий. — Кыш!..

Петр Петрович замер на шконке, отвалил челюсть. Да, сила силу ломит, ничего не скажешь.

— Вот что, Петрович, — сказал Саня, — чтоб не бы­ло неясностей. Ты только пришел, считай, не возвра­щался. Собирай мешок и двигай отсюда.

— Чего?.. — спросил Петр Петрович.

— Непонятно?..— сказал Саня.

— Ты хотел образцо­вую хату? Потрудился. Вот мы и решили, доведем до конца. Чтоб кумовской мрази тут не было. Ясно?

8

— Как живете, Георгий Владимирович? Опять мы вам не потрафили?

— Я не смог, гражданин майор.

— Что ж ты, Тихомиров, не смог? Или на принцип пошло?

— Он… он…

— Что за «он» — кто такой?

— Я не знаю, гражданин майор, они меня… вынуди­ли уйти.

— То «они», то «он» — можешь по-русски?

— Бедарев, гражданин майор. Наверно, он заметил, что я за ним… Ов хитрый человек, умный.

— Умный? На всякую хитрую жопу есть… Или не знал?.. Умный?

— Я хотел как лучше, гражданин майор.

— Как же мне с тобой поступить, Тихомиров? Чело­век вы интеллигентный, мы таких ценим, условия созда­ем. Мы ценим людей, которые нам… нужны. А вы нам не нужны. Придется отказаться от вашей помощи. Не сработались. Что поделаешь, Тихомиров. Переживем.

— Я буду стараться, гражданин майор. Если вы еще раз меня... в другом месте…

— Опять другое место! Сколько же у нас для тебя мест, Тихомиров? Это тюрьма, не мягкий вагон в скором поезде, и там не напасешься. И все хорошие места, пло­хого не хочешь?