#тыжедевочки
Шрифт:
7 ноября
Я принадлежу: а) к русским; б) к людям, ежедневно пользующихся общественным транспортом; в) к людям не очень здоровым и, таким образом, зависящим от метеорологических условий и всегда немного недовольным. Мое настроение с детства заело на волне Недовольство FM.
Но угрюмым и злым в страну под названием Красивая жизнь въезд закрыт. И когда я вознамерилась сеять дружелюбие направо и налево, среди окружающих сразу нашлись желающие этим воспользоваться.
Юля, к примеру, отличница
Семья у нее дружная, с ужинами в атмосфере доверия и взаимопонимания. Такую не описывают в книжках по психологии, такая она идеальная. Все возлагают надежды на перспективную Юлю, а она со старшими не спорит. Говорят, что перспективная, значит, перспективная. Говорят, что умная, значит, умная. А умным, ох, как тяжело. Так закончилась первая минута нашей беседы. Беседы, в которой моя роль была кивать головой и вздыхать, ведь быть хорошим слушателем была одна из моих целей.
А вздыхала я тяжело и искренне. Она тараторила безостановочно, и мне даже пару раз становилось страшно, не перегорит ли в ней ее болтологический механизм. Ее энергией можно было бы отопить какую-нибудь маленькую восточноевропейскую страну.
Шел дождь. Становилось тоскливо. Хотелось остановить трамвай и бежать от нее в лес, но мы стояли в пробке, 8 баллов, четверг. Она, наверное, приходила домой, и ей говорили (мало ли, забудет): Юля хорошая, Юля красивая, Юля всего может достичь. Юля-Юля-Юля. Как тут не вырасти достойным членом общества? Они и вырастили, выпустили ее в общество, а людям ее терпи.
Она везде успевала, но так бежала к трамваю, как будто это был последний трамвай в ее жизни. Знаменитый московский трамвай с кучей народа и пьяным водителем. Зато видите, какая я славная, говорило ее всегда слегка недовольное ненакрашенное (естественная красота) лицо. Видите, бегу на трамвай. Видите, тороплюсь. Значит, дело у меня есть. Дело дельное. И при этом транспортом простых смертных не гнушаюсь.
Говорит, времени мало. Не успеваешь везде засунуть нос, думаю я. Сочувственно улыбаюсь. Она была такая любопытная, энергичная, назойливая. И стараний было хоть отбавляй. Даже хлеб в магазине наверняка со старанием покупала. И в вуз поступила такой, чтобы побольше было заданий сложных, чтобы было, к чему таланты применить.
А у нас было, где славным девочкам разгуляться. Юля всегда садилась близко-близко, на первую парту, чтобы смеяться над шутками преподавателей и в нужный момент кивать. Но она не была одинока, как принцессы в средневековых сказках, не сидела в башне и не кололась иглой. Она окружала себя группой поддержки по своему образу и подобию. Семинары – вот это был их конек. Первые парты были заранее заняты Юлей и ее приближенными. Они сидели с ровными спинами, готовые к борьбе. Знаний было так много, что они просто не могли ими не поделиться. Их руки стояли в ряд и не опускались ни на минуту.
Красноречие – вот
Однажды пришла она на экзамен, расстроилась, что глупая, и сразу в слезы. «Ну, что Вы, – говорят ей, – лужу наплакали?» А она ревет-заливается. Чуть что не так – слезы. Грустно – слезы. Весело – слезы. Очень у нее много было талантов – и старание, и красноречие, и плач. Но куда нам до жизненных перипетий славных девочек. Может, у нее драма была. Может, даже душевная.
И правда, пришло время, и пришла драма. Задели ее телефон неверные, уронили на пол. И прекрасный был день, пели птицы, небо голубое. А Юле телефон был дорог, куда ей до птиц. Ну, она и отчитала провинившихся, плакать была не в настроении. Как это у славных девочек водится – с уважением отчитала, с терпением, со словами, которые нельзя называть. Много слов Юля знала, оказалось. Больше, чем алкоголики из Москвы. И несчастные виноватые уж не знали куда деваться. Думают, вот она какая, Юля. Вот они какие, славные девочки.
27 января
Один из предметов на французском ведет очаровательный Алексей Дмитриевич. Ему за восемьдесят, но это никак не сказывается на его работоспособности. Он плохо слышит на русском, но на французском слышит даже несказанное. Спрашивает, не страшно ли нам с ним, ведь он уже «прадед», клацает руками и произносит это так, как будто слово обозначало не деда правнучки, а фашиста или лешего.
Наше воспитание в основном состоит в том, чтобы донести мысль до его ушей и хором правильно произнести носовые звуки. А когда у кого-то падает ручка или книжка, он по-рыцарски вскакивает и подает ее даме (юноши у нас явление редкое, а в нашей группе и вовсе несуществующее).
Когда мы забываем, для чего мы все здесь собрались, Алексей Дмитриевич рассказывает разные истории. Например, он очень любит свою жену. Каждое утро после завтрака он бежит на кухню – лишь бы самому помыть посуду. И потом он, седовласый добряк, хитро подмигивает нам и говорит: «Я же бешеный!» – и мы смеемся.
Но он исключение из правил. Остальные закатывали на нас глаза, обижались, били копытом и уходили. А следовало бы лучше следить за своим преподаванием. Вдруг вкрался писатель в наши усталые ряды? Вкрался и задокументировал ваши ошибки в истории.
На парах английского мы с мисс Х обсуждали путешествия, любимые картины и книги. Недалеко от университета был Мультимедиа Арт Музей, где мы однажды всей группой пошутили: не пришли на занятие под предлогом «А разве сегодня пара не в МАМе?»
Но что я вру, не было такого. Потому что пары английского были в понедельник, а МАМ по понедельникам был закрыт.
Мы как-то спросили:
– А мы будем заниматься по учебнику? – и тишина давила на уши, как бы означая «Вы бессмертные, что ли, такое у учителя спрашивать?» Тогда мы еще не понимали, что это был коммуникативный подход к обучению.