#тыжедевочки
Шрифт:
После смерти она часами перемывала ему кости со своей матерью, по телефону или за кухонным столом. «От нее тоже не понятно чего ждать, еще в подоле принесет или сопьется», – говорили они про меня, да погромче. Я тогда колотила кулаками стену в соседней комнате, пока не появится кровь, и мечтала, что отомщу.
Мне долго было очень грустно, и я еще не знала, что у взрослых это называется депрессией. Я приняла первое в жизни серьезное решение: бросить танцы. Ведь все, что мы делаем, должно иметь какую-то цель, а зачем делать, если это никому не нужно? Каждый чертов
Я резала руки ножом для бумаги, но никогда не доводила дело до конца. Думала, что папа бы не одобрил. Пробовала один раз кухонным ножом, но оказалось неудобно – уж очень он был тяжелый и тупой. Стало противно и больно, а кровь все не шла.
Я звонила бабушке, папиной маме, спрашивала, как у нее дела, а она все время торопилась, куда-то бежала. Ей было не до меня, у нее были и другие внуки, от папиной сестры. Я им завидовала. Бабушка была простая крестьянка с луковыми грядками и добрым сердцем. Ей было не все равно. Но и у нее была какая-то своя, не касающаяся меня жизнь.
На фоне прекращения тренировок мой организм решил наверстать упущенное. Я ела все, что раньше было не дозволено, и мне становилось хорошо и спокойно. С едой было гораздо легче терпеть всеобщее «все равно».
Мама поначалу пыталась вернуть меня в секцию, но я упиралась всеми ногами. Потом она пробовала установить мне рамки, кормить полезным и по расписанию. Ха, она даже дерзнула проверять мои домашние задания! Но как-то у нее с этим не заладилось, как и со всем, что касалось меня. В итоге она сдалась, ведь у нее были другие дела.
Мы редко виделись, ели в разное время и старались как можно меньше разговаривать. «Вы имеете право хранить молчание. Все, сказанное Вами, может быть использовано против Вас.» У нас в квартире, как в послевоенные годы, был двухполюсный мир, где мы пытались мирно сосуществовать.
– Вот еще вздумала, бросить танцы! Тебе наплевать, как я чувствую себя в обществе! – говорила она. – Жрешь постоянно, они смотрят на меня как на мать безвольной толстухи! И не воспринимают меня всерьез! Ты равнодушная! Ничего для меня не делаешь! Тебе должно быть стыдно!
Тогда я не знала, что не всему, что говорят мамы, нужно верить. А верила я всему без разбора. И тому, что учителя рассказывали про деление клеток, и как одноклассники оценивали мою внешность. В детстве меня часто навещала мысль, что меня удочерили. Или что мою настоящую маму похитили инопланетяне, а эту прислали взамен. Но что-то от нее во мне все-таки было: мне тоже нравились красивые люди, и за неимением красоты у себя я пыталась это восполнить через окружение.
Четырнадцать
В школе у меня была подруга Кристина. Мы жили в соседних домах, наши мамы были знакомы, и мы знали друг друга с детства. Мы были не разлей вода, по полдня гуляли вместе (особенно когда меня деликатно выставляли за дверь), а когда приходили домой, созванивались и болтали по несколько часов. Учились в одном классе, и учителя даже разрешали нам сидеть за одной партой.
Но,
А вот Кристина была идеально стройна и ела без конца… Первое, второе, третье, десерт – и ничего! У нее были слегка вьющиеся светлые волосы, большие голубые глаза – все это отлично гармонировало с худобой. В классе седьмом-восьмом мы все стали стремительно расти, кто-то вверх, я вширь. Кристина была миниатюрной, миловидной, стала краситься, мальчики стали предпринимать неловкие попытки флирта. Я гордилась, что у меня такая подруга. А когда я ее звала домой, мама разговаривала с ней серьезно, как с взрослой, и забывала обо мне. Мне только это и было нужно, ради этого минутного спокойствия я могла и потерпеть последующие «Посмотри на Кристину, как она хорошо выглядит/одевается/подает себя, не то, что ты!».
Сама я тогда начала носить очки, которые мне, как я думала, шли. Потихоньку я выросла до 1.70, мне нравилось быть высокой, но вот стремительно появляющиеся округлости умаляли мою радость. Это не входило в мои планы. Я не понимала, что со мной происходит. Я хотела быть худой, незаметной, прятаться за швабру… Смотрела на Кристину, на других – худые, тонкие, полупрозрачные.
Но тогда я была уверена, что мы все безобидные дети, все разные, зачем с кем-то себя сравнивать? Да, мама не считает меня красивой, но, может, кто-то другой посчитает? Я даже решила позвать гулять мальчика, который мне нравился. Его звали Даня, он сидел на последней парте, был высоким спортсменом, много смеялся и нравился всем без исключения, даже учителям. С тех пор, как он пришел в наш класс, я старалась чаще проходить мимо его места (я сидела на первой парте, потому что была слепее Поттера), но безрезультатно.
Кристина постоянно спрашивала меня, почему я ни с кем не гуляю, у нее-то поклонников было хоть отбавляй, она даже жаловалась, что не успевает встречаться со всеми, и предлагала поделиться. Но я все ей прощала, потому что была очарована и верила в благородство красивых людей (считая маму печальным исключением). Я рассказала ей про свои неловкие попытки обратить на себя внимание Дани. Кристина внимательно выслушала и посоветовала действовать.
– Пригласи его сама погулять после школы, – участливо предложила она.
Пару дней я мучилась от нерешительности, а потом Кристина заболела, и ко мне подсадили Даню. Лучше бы я сама заболела в тот день.
Я не успела опомниться, как он бросил на парту свою неопрятную тетрадь, тут же попросил у меня ручку. Я сидела весь урок как на иголках. Старательно делала вид, что ничего не происходит, что никто мне не нравится и вообще я увлечена решением уравнений. В конце урока я небрежно (как мне казалось) спросила его:
– Может… погуляем после школы?
– С такой уродиной? – ответил он громко и засмеялся на весь класс.