У чужих людей
Шрифт:
— Ох, Алберт! — вставила Дон. — Ну, ты и поганец.
— Оставь его в покое, — сказала миссис Хупер.
— Пап, ты только глянь, — обратилась к отцу Дон. — Ноги прямо на скатерть впер.
Но мистер Хупер молча утер рот салфеткой, пересел в кресло, стоявшее между окном и очагом, и, улыбнувшись мне, отгородился от домочадцев газетой.
Алберт наверняка сам понимал, что вел себя погано. Следующим вечером он пришел с работы с подарком, заявив, что купил его с получки. Это оказалась игра, с карточками и картинками. Она похожа на лото, начал объяснять Алберт, но мистер
— Ты припозднился, — заметила миссис Хупер Алберту.
— Так за игрой же пришлось в город тащиться!
— Ладно. Ступай в ванную, обмойся, а я соберу тебе ужинать.
Алберт в ответ забубнил что-то себе под нос; незачем сквернословить, сказала миссис Хупер. Алберт покрутил ручки приемника, отыскал танцевальную музыку и до отказа вывернул регулятор громкости — аж посуда на столе зазвенела, а сам, бахнув дверью, скрылся в посудомоечной.
— Расстроился, — прошептала миссис Хупер.
Выходки Алберта глубоко поразили меня; я опасалась, что каким-то образом их и спровоцировала. Когда он снова появился в кухне — раскрасневшийся после мытья, с торчащими над низким лбом желтыми патлами, я не смела поднять глаза, но он, усевшись напротив нас с Гвендой, стал кротко уплетать свой ужин.
Я нарисовала еще одну картинку. На этой я изобразила дома, улицы, церковь со шпилем и даже деревенскую площадь. Гвенда рисовала дом и забор. Дон, стоя рядом, внимательно наблюдала. Алберт попросил ее посидеть с ним, но она отказалась, заявив, что хочет рисовать. Мне стало обидно за Алберта. Если бы он позвал меня, я бы обязательно подсела к нему. Доев ужин, Алберт подошел сзади к Дон, стал гладить ее по волосам и всячески отвлекать.
— Ой, отцепись! — не выдержала она. — Па-ап?
Скажи Алберту, пусть отстанет!
— Алберт, отстань от Дон, — скомандовал из кресла мистер Хупер.
— А что я делаю-то? Скажи ей, пусть она от меня отстанет.
— Дон, отстань от Алберта, — сказал мистер Хупер и вновь углубился в газету.
Я понимала, что Алберту тоже хочется порисовать, сердце в груди гулко забилось, я готова была предложить ему бумагу и карандаши, но мешали робость и страх, а Алберт стеснялся попросить.
— Эти закорючки вон там чего обозначают? — противным голосом спросил он Гвенду.
— Это птицы, сидят на крыше дома, — ответила Гвенда.
— Птицы, значит. Ага.
— Завтра играет команда Алберта, а он будет стоять в воротах, да, Алберт?
— Ага, — снова сказал Алберт, отошел от нас и сел, но ноги на стол не положил.
Назавтра у мистера Хупера был выходной, и он с утра уехал на свой участок, где выращивал овощи для семьи, а остальные домочадцы отправились на футбольное поле и под моросящим дождем простояли весь матч. Команда Алберта — он был вратарем — из-за него продула.
— Он так хорошо играет, — говорила миссис Хупер. — Земля только очень скользкая, трудно ему.
Дон, как подобает примерной девушке, осталась с матерью за боковой
— Отличный был прыжок, — утешали мы Алберта. — Но мяч-то был мертвый, такой в жизни не взять.
Потом мы все вместе шли домой, Алберт шагал в середине.
— Ты здорово играл, — хором уверяли мы.
Дон держала его под руку, с восхищением глядя ему в лицо.
— А в ихней команде те еще игроки! — говорила она. — Вообще не соображали, что они на поле делают.
Вот удачный момент добиться благосклонности Алберта!
— А верзилы-то какие! — вставила я.
— Тоже мне верзилы! — взвилась Дон. — Алберт сам не коротышка.
— До чего ж земля сегодня скользкая! — восклицала миссис Хупер.
Но Алберт сознавал, что во вратари он ростом не вышел и матч запорол. Остаток дня он пытался нас веселить. Мы с Гвендой пошли наверх в мою комнату. Гвенда стояла у окна спиной к двери, как вдруг на лестнице раздался резкий оглушительный стук. Гвенда так и подскочила. Тут в дверях возникла огромная безголовая тень с воздетыми руками. Гвенда покраснела, побелела, задрожала и разразилась слезами. Я тоже заплакала, причем ни с того ни с сего, ведь я сразу поняла, что ничего особенно страшного в видении нет — все тот же Алберт, а голову он спрятал под надетой задом наперед курткой. Когда он вырос на пороге моей комнатки, рыча и оглушительно, как бичом, щелкая кожаным поясом, у меня даже сердце не екнуло. Я ревела просто за компанию с Гвендой. Прибежала миссис Хупер и ужаснулась:
— Ох, Алберт, ты только взгляни, что ты натворил!
Присев на край моей кровати, она обхватила нас руками, привлекла к себе и стала качать на своей мягкой груди. Мы с Гвендой завыли в голос.
Алберт попятился из комнаты, чертыхаясь и бормоча, что просто хотел пошутить.
— Не смей богохульничать в нашем доме! — вскричала миссис Хупер.
Ласково нашептывая слова утешения, она повела нас вниз, и мы продемонстрировали Алберту свои заплаканные физиономии. Он укрылся в посудомоечной и расхаживал там из угла в угол. Потом ушел и вернулся с новой игрой, надеясь нас ею увлечь, но не тут-то было: мы слишком расстроены, заявили мы с Гвендой, так что ради Бога убери свою игру.
Помню нижнюю полку кухонного буфета, на которой справа лежали все игры Алберта. Я упорно надеялась, что однажды вечерком вся семья расположится вокруг стола и мы во что-нибудь сыграем, но мистер Хупер, прихватив газету, неизменно пересаживался в свое кресло, а миссис Хупер, наводя порядок, сновала из кухни в посудомоечную и обратно. Мы с Гвендой устраивались за столом рисовать. Дон вздорила с Албертом, а он крутил ручки приемника, ловя в эфире танцевальную музыку. Его приемник был для меня сущей напастью, за одним-единственным исключением: музыкальная пьеса без слов, и называлась она «В гостиной восемнадцатого века». Как-то в четверг приехали мои родители проведать дочку, и я весь день ждала, что ее передадут, очень уж хотелось, чтобы мама ее услышала.