У чужих людей

Сегал Лора

В будни, когда дома оставались только миссис Уиллоби и мисс Джоанн, они обедали в гостиной; мама приносила им еду на подносах, потом убирала посуду, вымывала кухню, и до вечернего чая в ее распоряжении оставалось полтора часа. Мама говорит, что каждое утро она прикидывала, на что их потратить. Ей хотелось написать письма мне и родителям; еще надо было без проволочки отправить просьбу о содействии им в Комитет по делам беженцев; хотелось принять ванну, прогуляться на свежем воздухе, заняться английским языком. К ночи, после бесконечной готовки, прислуживания за столом и вечерней уборки, уже ни на что не хватало сил. Ей бы поспать часок, но отец в это время шел наверх полежать, а ей больше всего необходимо было остаться

одной. Она сидела за кухонным столом, ощущая, как свободные минуты ускользают безвозвратно. То и дело поглядывала на часы и высчитывала, сколько у нее осталось, прежде чем придет время готовить поднос с чаем. Как-то днем в кухню вошла мисс Джоанн, за ней по полу тянулись следы с травой и сеном для лошадей; девушка бросила грязную блузку в посудную раковину и удалилась, оставив обе двери нараспашку. Почувствовав сквозняк, мама поднялась и захлопнула двери. Потом ей стало стыдно. Она вспомнила, как еще в родительском доме ее раздражали злобные служанки, готовые лезть в бутылку из-за следов на вымытом полу. Вспомнила, что своим хозяевам она обязана жизнью. Мама подошла к раковине, выстирала и накрахмалила блузку; потом, сердясь на себя за холопство, направилась к буфету, достала лучшую хозяйскую фарфоровую чашку знаменитой фирмы «Минтон» и заварила себе крепкий кофе по-венски. Поднесла к губам чашку с изящно рифленым краешком и оробела: ведь в любой момент могла войти миссис Уиллоби и застать ее на месте преступления. В то же время ей почему-то этого даже хотелось. Хотелось утвердиться в глазах хозяйки.

Она все яснее понимала, что миссис Уиллоби о многом даже не догадывается.

— Почему вы не сели в Австрии на пароход и не поплыли прямиком в Англию? — спросила однажды миссис Уиллоби. — Зачем надо было добираться таким неудобным путем?

В ту минуту на кухню зашел мой отец, но он лишь удивленно воззрился на хозяйку дома.

— Только представьте, нам пришлось ждать вас с Грозманном почти три месяца! — возмущенно добавила миссис Уиллоби.

Мама попыталась ей объяснить, что происходит с евреями в Австрии и Германии.

Миссис Уиллоби сочувственно зацокала языком.

— Невероятно, — промолвила она, рассеянно отводя взгляд. — Просто не верится.

Она предпочитала не знать того, о чем рассказывала моя мама. Вдобавок ей приходилось активно помогать кухарке, подсказывая нужные английские слова. Это наверняка было весьма утомительно.

У моей матери имелось и другое оружие — смех, в могущество которого она твердо верит до сих пор. Смеется она охотно, от души, буквально до слез. Благодаря неиссякаемому запасу уморительных гримас и жестов она всегда слыла в нашем семействе первейшей комедианткой, ее дядья и двоюродные братья с сестрами в один голос твердили, что у Франци пропадает дар смешить людей. Она замечательно каламбурит, при этом сама бурно радуется тонкой игре слов и не меньше — зубодробительной насмешке. Естественно, ей очень хотелось продемонстрировать миссис Уиллоби свое веселое мастерство, но для этого нужно было переводить свои шутки на английский язык. Если на лице миссис Уиллоби появлялось озадаченное выражение, мама начинала долго и старательно растолковывать сказанное. Озадаченность на лице миссис Уиллоби сменялась усталостью.

Однажды миссис Уиллоби сказала, что, по ее мнению, миссис Грозманн было бы полезно познакомиться с кое-какими англичанами. Мама удивилась и обрадовалась. Миссис Уиллоби сообщила, что она уже пригласила на чай кухарку викария — ведь в следующее воскресенье у обеих кухарок будет выходной.

День выдался очень дождливый. Ровно в четыре часа миссис Магуайр, вся в черном, уже стояла у задней двери. Кухарка викария оказалась дородной пожилой, весьма почтенной на вид женщиной. Она позволила отцу взять ее пальто и галоши, но шляпу снимать не стала; так, в шляпе, и сидела за кухонным столом, пока моя мать поила ее чаем. У нее был сильный ирландский акцент, и в ее говоре мои родители с трудом улавливали отдельные знакомые слова. Специально для гостьи мама испекла венский торт с кремом, но, сколько

можно было понять, миссис Магуайр нашла его слишком жирным. Попросив у мамы листок бумаги и карандаш, она написала ей простой рецепт хорошего бисквитного торта. В пять часов миссис Магуайр надела пальто, галоши и ушла домой.

После того чаепития мои родители всегда проводили положенные им полдня вне дома.

В конце мая мама упала с лестницы. К тому времени она сильно переутомилась, стала плохо спать, и в то утро, запутавшись в занавеске, оступилась на черной лестнице и стремглав покатилась вниз. От жуткого грохота проснулся мистер Уиллоби, выскочил из спальни, взбежал на площадку третьего этажа и засеменил по черной лестнице вниз, но мама уже сидела на ступеньке, положив голову на руки.

— Что случилось? — услышала она дрожащий мужской голос и подняла голову.

Мистер Уиллоби, в одной пижаме, свирепо глядел на верхнюю площадку, где застыл мой оцепеневший от ужаса отец.

— Говори как на духу! — рявкнул мистер Уиллоби. — Ты ее бил?

Мама объяснила, что упала по чистой случайности. Недавно она мне призналась, что ее так мутило, так сильно кружилась голова, что было не до объяснений.

Супруги Уиллоби окончательно убедились: эти беженцы из того сорта людей, что едят на кухне, спят на дешевых матрасах, а повздорив, сбрасывают жен с лестниц. Они видели в этом очередное доказательство того, что человеку от рождения присуще чувство справедливости, которое не позволяет ему хладнокровно пользоваться услугами людей, чересчур похожими на него самого.

Тем временем мои родители вносили поправки в уже сложившийся образ своих хозяев.

— У нее нет чувства юмора, — заметила моя мать.

— Она ничего не смыслит в географии, — присовокупил отец. — А чего стоят ее скудоумные вопросы о нацистах!..

— В еде они не разбираются совсем, — продолжала моя мать. — Помнишь, я испекла им Apfelstrudel, а они попросили полить его заварным кремом!

— Ничего-то они не понимают, — заключили мои родители, тем самым определив место англичан в людской иерархии.

Правда, для мамы это оказалось не так-то просто: миссис Уиллоби ей нравилась. Она любила наблюдать за хозяйкой, когда та шла в сад, набросив на голову сине-зеленый платок, который подчеркивал редкостную синеву ее глаз. В этой сухопарой холеной даме чувствовалась сдержанная твердость, уверенность в себе. Выдержка, с какой она без видимых усилий управляла домом, изумляла и восхищала мою мать.

Даже тупость миссис Уиллоби была по-своему безупречна. Как-то в воскресенье пошел проливной дождь, в такую погоду родителям не хотелось выходить из дому. Зайдя на кухню, миссис Уиллоби воскликнула:

— А, миссис Грозманн! Раз уж вы здесь, будьте добры, принесите нам чаю, если не трудно.

Маме было еще как трудно. Подавляя гнев, она молча повиновалась. Уже у двери миссис Уиллоби обернулась:

— Но сначала сходите, пожалуйста, наверх и возьмите постельное белье для вашей маленькой дочки. Она ведь в четверг приезжает, верно?

Поднимаясь следом за миссис Уиллоби в бельевую, мама дала себе слово никогда больше не позволять себе ни единой дурной мысли об англичанах.

— Не эти, — заметила хозяйка, кладя стопку аккуратно сложенного белья на протянутые руки моей матери. — Это наши хорошие простыни; вы же не хотите, чтобы дочка привыкала к такому белью. Положите их на комод.

Так, с помощью моей матери, миссис Уиллоби постепенно вытащила все белье и наконец, в самой глубине шкафа, нашла стопку простыней в ржавых пятнах.

— Вот они, — удовлетворенно произнесла миссис Уиллоби. — А вы с Грозманном лучше завтра утром отдохнете и спокойно съездите в Лондон за дочуркой.

— До чего же вы добрая, — сдерживая слезы, проговорила мама.

— Как вы думаете, на обратный поезд успеете? Он отходит с вокзала Ватерлоо в пять пятнадцать, и у вас еще останется время приготовить нам ужин. Что-нибудь на скорую руку, разумеется. Может быть, заливное мясо с зеленым салатом и томатным соусом? Вы же можете приготовить это утром, до отъезда.