У Дона Великого на берегу
Шрифт:
Перекрестившись троекратно и произнося молитву, принялся опасливо рассматривать руку. Рука как рука. И пальцы на месте. Нету копытца. Позвал, тоже с боязнью— а вдруг козлом заблеется,—свою боярыню Василису Тимофеевну. И тут, благодарение создателю, всё было по-старому, произнеслись человеческие слова. Рассказал жене омерзительный и загадочный сон. Надо же такому привидеться!
Теперь усмехался про себя великий князь рязанский
Но ничего подобного не говорит, понятно, и говорить не будет Олег Иванович, великий князь рязанский. Так, тешит себя праздной мыслью. Трухляв, как пень, боярин Фёдор Глебович. И глуп от старости так же. Однако московским пособникам готов перегрызть горло. Ведь есть такие. Здесь же, в думной палате. А за стенами её — кто сочтет? Тайных более. Боятся его, Олега. Ордынских ханов страшатся. Потому молчат, лукавят. А переменится его, Олегово, али ордынское счастье — кинутся сломя голову к проклятому Митьке.
Хорошо Дмитрию сидеть завесами в своей Москве. Возвёл белокаменную стену заместо сгоревшей деревянной. Отчего бы и нет? Денег хватает у Калитиного внука. Вся ихняя порода, князей московских, такая. Что .плохо лежит -тянут сразу к себе. Оплошаешь — силой отымут. Ордынский выход сбирает князь Дмитрий, эва какой великий! Сколь идёт царю-хану — ведомо. А сколь оседает в Дмитриевых ларях-подвалах, кому известно? Отсюда стены и храмы белокаменные! Посулы хану, его жёнам и родичам, богаче других. Древнюю Рязань что вспоминать. Нынешний стольный град Переяславль едва отстроишь, глянь — летят ордынцы. То царевич, то мурза какой. Опять красный петух — пожар — мечется над избёнками холопьими и его великокняжескими хоромами ровно. Начинай всё сызнова! Легко ли?
Опять краем уха прислушивается великий князь рязанский к речам своих князей, бояр и иных советников. Лаются, ровно бабы на базаре. Пустое всё! Его последнее слово решало всегда. И ноне так будет. А каково оно, его слово? Темно ещё и самому великому князю. По-всегдашнему не хозяин он своей судьбе. Как у Дмитрия московского дела сложатся? Что у Мамая и Ягайлы? Ждёт своих тайных людей. Известий чает с нетерпением.
Стукает легохонько дверь. В думную палату бесшумно, в мягких зелёных сапогах по золотистому бухарскому ковру входит отрок. Приблизясь к великому князю, наклоняется к самому его уху:
Гонец из Коломны...
Вот оно! Олег Иванович отпускает слугу, обращает взор к советникам. Те на великого князя глядят во все глаза. Скрытен Олег рязанский. Таким уродился, а жизнь доучила. Потому молвит бесстрастно:
— Подумайте без меня, братья-князья и бояре.
И выходит стремительно, лёгким своим шагом.
Переглянулись князья и бояре. Иные брови насупили: али
холопы, чтобы ждать вот так князя? Иные шеи вытянули: вдруг донесётся какое слово. Боярин Фёдор Глебович голову уронил, захрапел с присвистом. От храпа своего тотчас проснулся. Бороду вперёд выставил: я, мол, тут. В бодрствовании и здравом уме, готовый великому
Великий князь Олег Иванович сбежал по лестнице, сопровождаемый отроком. Толкнул одну дверь, другую, третью и очутился в малой каморе, где ждал его только что прибывший гонец.
Кабы был тут Бориска, тотчас опознал бы молодого гудца, что тешил гостей с сивобородым старцем на памятном пире у великого князя московского. На том самом, что прерван был известием о Мамаевом походе,
Гудец низко поклонился великому князю рязанскому.
— Ну, что там? — требовательно спросил князь.—Рассказывай, да потолковее!
Был, видно, в затруднении гонец. Начал осторожно:
— Божьим промыслом огромное войско собрал князь Дмитрий...
Сверкнул великий князь рязанский тёмными очами.
— Кому служишь?!
— Тебе, Олег Иванович! Кому ж ещё?
— Так и говори без увёрток!
Обстоятельно докладывал гудец обо всём, что видел и слышал в Коломне. Дело знал. Умел в нужное время быть в надобном месте. Но чем далее слушал великий князь Олег ,Иванович, тем становился сумрачнее. Выходило по всему, Дмитрию московскому удалось собрать доброе войско, исполненное решимостью лечь костьми, а побить Мамая.
Отрадно было Олегу, что многие города и княжества уклонились от призыва Дмитрия прислать свои полки. Однако и то, что было у московского князя, являло собой могучую силу. И ещё одно горечью ложилось на душу великому князю Олегу. Верен ему гонец Лёшка. Он сам, отец его, деды и прадеды служили рязанским князьям. А не может скрыть радости, повествуя о московском войске. Укорил:
— Так ить против поганых идёт. Против окаянных басурман, что терзают и нашу Рязанскую землю. Да её ли одну?!
Вот оно опять! Исконный рязанец, а к Москве вражды нет. Холоп, а его, великого князя, без умысла укоряет в себялюбии. Печется, радеет не только о Рязани-обо всех русских землях.
— Верно, Лёха. Все мы русские. Да ведь всё ли одно кто будет править Русью?
– молвил, стараясь успокоиться великий князь.— Иль ты хочешь видеть на рязанском престоле Дмитрия?
— Сохрани господь! — в испуге отшатнулся Лёшка.
Но проницателен Олег Иванович. Видит — не Дмитрия и Москвы боится верный холоп. Опасается его, Олегова, гнева.
Прав был великий князь рязанский. Закроет Лёшка-гудец глаза, и колышется перед ним волнами коломенское Девичье поле. И гложет тайная мысль: там бы ему, Лёшке, быть, в Дмитриевом войске. Идти бы на злую ордынскую силу. За Русскую землю. Да разве князю скажешь? Он с московским в жестокой вражде. А славно бы было по Мамаю ударить всеми русскими городами, всеми княжествами! Знал Лёшка, так думают многие мужики на Рязанской земле. Поди, в других — тоже.
Того более. Сведал, иные рязанцы самовольно примкнули к Дмитрию. Идут с ним против Орды. Доносить ли о том великому князю? Не выдавать. О том ли речь? Напротив. Подсказать Олегу Ивановичу, куда тянутся его люди. С кем и где хотят быть.