У Элли опять неприятности
Шрифт:
– Что? – Надо отдать ему должное, он был встревожен. Мне очень понравилось, что его так обеспокоила моя болезнь.
– Ничего серьезного, – быстро добавила я. Я собиралась сказать, что моя болезнь не только не была серьезной, она вообще никогда не существовала. Это придуманная болезнь, никому не известная болезнь, воображаемая болезнь. Но тут на меня что-то нашло. Видимо, дело было в том удовольствии, которое доставила мне тревога в его голосе. Я представила себе, что лежу в постели, исхудавшая и больная, бледная и ослабевшая, натянув
– Это просто… какой-то вирус или что-то в этом роде… – сказала я туманно, стараясь, чтобы голос не ослабел слишком внезапно.
– Ты уже была у врача?
– Да нет… это ни к чему. Я не хочу поднимать шум… – Вот, теперь голос как раз такой, как нужно. Я была в этом уверена. Я уже вошла в роль. И солгала в четвертый раз, даже не сделав паузу, чтобы подумать об этом.
– Мне кажется, тебе обязательно надо сходить к врачу. Правда.
Ну ладно, хватит уже.
– Я посмотрю, как буду себя чувствовать, – проговорила я.
– Надо было сразу сказать. Объяснила бы сразу, что заболела. Ты просто не можешь везти маму в аэропорт, с машиной или без машины! – Надо сказать, без машины это было бы затруднительно.
– Даже и не думай об этом.
Есть! Готово! Он отпросится с работы, несмотря на май и пятницу.
– Я попрошу Линнетт. Ей не трудно. Она работает только полдня.
Линнетт? Линнетт будет отвозить в аэропорт мою мать и ее сердцееда? Имею ли я право так поступить с ней? Имею ли я право поступить так с ними обеими? Да вы о чем?! Господи, это же просто чистое наслаждение!
– Ну… – сказала я слабым, больным голосом. – Если только ты абсолютно уверен, что ей не трудно…
– Трудно? Конечно ей не трудно, – твердо ответил Пол. – Если бы ты дала ей возможность показать себя, Элли, то уже давно бы поняла, какой она великодушный и добрый человек.
Ну конечно, потому-то ты ее и полюбил, а вовсе не из-за того, что она на двадцать лет моложе меня и у нее глаза и волосы…
– И как она хочет подружиться с тобой.
Заходи ко мне в домишко, говорила кошка мышке.
Мамочка кошки наверняка сцапает бедную милую мышку, как следует прожует, а шкурку выплюнет. Мне даже захотелось поехать с ними и посмотреть на это. Но я же больна, правда?
– Не думаю, что это что-то серьезное, – сказала я Гундосой Николя, отвечавшей на звонки в кабинете Саймона, поскольку он, вероятно, был слишком занят отработкой ударов по мячу для гольфа. – Скорее всего, какой-то вирус.
Ну, это нельзя назвать ложью номер пять. Это просто повторение лжи номер четыре другому человеку. Собственно говоря, мне она уже начинала казаться правдой. Я привыкла к ней, как привыкаешь к чужому пальто, которое берешь поносить, и в конце концов оно уже становится совсем твоим.
– Возможно, это гормоны, – с издевкой заметила
– Сомневаюсь, – холодно парировала я.
– Но это же случается, и очень часто, – настаивала она. – У женщин в вашем возрасте… вам ведь скоро будет пятьдесят… часто возникают проблемы…
– А мне не будет пятьдесят, – сказала я, сгорая от желания вцепиться ей в морду. – Вообще-то мне исполняется всего сорок девять.
Нет, это не новая ложь. Это просто повторение лжи номер один, и повторить ее было необходимо, чтобы не потерять лицо перед коллегами. Если уж лжете, делайте это последовательно. Спросите меня, я уже почти эксперт по этому вопросу.
– Ну, как бы то ни было, – подвела итог Николя, которая, кажется, расстроилась, а может быть, ей просто позвонили по другому телефону, – как бы то ни было, вам придется взять справку.
– Прошу прощения?
Справку о моем возрасте? О дате рождения?
– Справку от врача! От врача! Вы пропустили три дня.
Ну да, так и есть. Черт возьми, я, похоже, действительно заболела.
– Получите справку и завезите ее мне, иначе вам не заплатят за пропущенные дни.
Конец разговора. Конец шутки. Уже не смешно. Теперь мне придется соврать доктору.
Пол сказал, ты должна пойти к доктору. Сегодня же.
Знаю, знаю. Я схожу.
Я записалась на прием на пять часов. Только из-за этой проклятой справки. И я пригласила проклятую Линнетт к себе в дом только потому, что мне хотелось послушать, как ей ехалось с моей мамочкой. Заходи ко мне в домишко…
– Присядь, Элли. Ты же плохо себя чувствуешь.
– Все в порядке. Я сварю тебе кофе, – невежливо ответила я. – Как все прошло с мамой?
Она села за кухонный стол. Я обрадовалась, увидев, что она выглядит усталой. Ха! Старушка позаботилась о ней.
– Прекрасно, – сказала Линнетт. – Она прелесть, правда?
Прелесть? Нет, это не совсем то слово, которое первым приходит на ум, когда я думаю о маме.
– И Тед! – Линнетт улыбнулась. – Такой душка! Очень забавно! Они такие милые! Всю дорогу до Гэтвика они обнимались на заднем сиденье, держались за руки, подшучивали друг над другом.
Вот теперь меня и правда затошнило.
– Подшучивали? – тупо повторила я. Моя мама подшучивала?
– Это любовь. – Линнетт со знающим видом покивала, потом глотнула кофе и задумчиво помешала его ложечкой. – Они так выглядели… ну прямо как мы с Полом.
Я смотрела, как она размешивает кофе, и утешалась, воображая, что положила туда средства от вредителей.
– Я положила в кофе яд, – злобно проговорила я и отвернулась. – Так что ты лучше уходи. Пока тебя не начало выворачивать наизнанку. Я только что вымыла пол.
– Элли! – Линнетт поперхнулась и разбрызгала кофе по всему столу. Несколько капель попало на ее розовую девчачью блузку. Какая жалость. – Элли, не надо так. Это не смешно.
И не должно было быть смешно.
– Это больно.