У любви не всегда красивое лицо
Шрифт:
– То, что у Густава зеленые глаза, не значит, что он сын Эрика. Любой мог родиться с такими глазами, - я все еще не верил, не хотел верить, не мог верить! Но надежда медленно раскрывала крылья у меня в душе. Казалось, еще чуть-чуть – и я взлечу вверх.
– Эрик, я живу на этой земле пятьдесят с лишним лет, и ни разу не сталкивался с такими глазами, как у тебя! Это не обычный зеленый, а с примесью какого-то белого, почти темно-серого, словно покрытая изморозью трава… Я не могу описать этот цвет. Ни у кого на земле нет больше таких глаз! Может, только у твоего ребенка…
– Надир
– Почему нет? – Надир перебил меня.
– Что случилось той ночью, после которой я тебя нашел?
– Эрик говорил Надиру, что он ушел тогда.
– Это и любопытно, почему ты ушел!
– Эрик решил, что так будет лучше, он ушел, но потом понял, что сделал глупость, развернул Цезаря и поскакал обратно, но тут появились люди Рауля и ранили Эрика…
– Но что было до этого? Какую именно глупость ты сделал? – Надир, похоже, задался целью непременно выяснить, что же тогда случилось. У меня больше не было охоты сопротивляться его расспросам, и я сдался.
– Кристин стало жаль Эрика, она … Она поцеловала его, а потом она начала хотеть большего, чем поцелуя… - я запнулся.
– Эрик хотел остановить её, но у него не хватило силы воли, он сам хотел этого. Только когда Эрик на следующее утро проснулся, то понял, что натворил, - я поднял виноватый взгляд на Надира и увидел триумфальную улыбку, расплывшуюся на его лице. Я заговорил немного быстрее: - То, что было этой ночью, не имеет смысла! У Эрика не могло быть ребенка, ведь Кристин вышла замуж за Рауля…
Надир покачал головой, протестуя.
– И та ночь была четыре с половиной года назад. Густаву уже почти четыре! Всё это имеет смысл. Когда я смотрю на мальчика, я вижу тебя. Густав - это ты, Эрик, только намного меньше. Он – твоя копия.
– Нет! – я закричал.
– Он сын Рауля! Если у ребенка зеленые глаза, это не значит, что он приходится сыном Эрику! – Этого просто быть не может! Радость в моей душе сменилась недоверием. Если бы Густав был моим сыном, то она бы мне сказала! Сказала бы, да? Где же ты, мой внутренний голос? Ты же всегда даешь мне советы! Где же ты сейчас?! Но голос молчал, видно, не желая еще сильнее разозлить меня. Молчал и Надир, сложив руки на груди и многозначительно поблескивая на меня глазами.
– Ты должен это выяснить, Эрик. Я уверен, что он твой сын, и в девяносто процентов случаев я не ошибаюсь.
– И что Надир предлагает? – я уже почти успокоился, и только учащенное сердцебиение выдавало то, что минуту назад я был очень зол.
– Пойти к Кристин и выяснять, чей он сын? Напрямик спросить ее?
– Нет, конечно же, нет! – я облегченно вздохнул. Хорошо, что хоть в этом Надир был со мной согласен. Я бы чувствовал себя последним дураком на земле, если бы пришел к женщине, которую я любил, и начал все это выяснять. Тем временем Надир продолжал, и я вновь прислушался к нему. Может, он еще что-то придумает?
– Я просто понаблюдаю за ним, должно быть, у него есть что-то еще, схожее с тобой, кроме глаз. Быть может, манера поведения… - тут Надир снова замолчал, а затем осторожно сказал: - Эрик, если бы ты не был изуродован, ты выглядел бы так же, как Густав, когда он станет старше…
Он что – издевается?! Я
– Эрик должен идти, у него нет времени на такие глупости, о которых говорит Надир.
Я встал и пошел домой, чтобы утолить боль в музыке, не оглядываясь ни на Надира, ни на его жену, которая обеспокоено посмотрела на меня, когда я выбежал из гостиной.
Старенькое пианино стало моим самым ценным предметом. Я очень полюбил его. За те дни, которые я провел на заброшенном складе, оно не раз спасало меня от боли, от несбывшихся грез и надежд, от себя самого.
Утопая в волнах музыки, которые нахлынули на меня, как только я сел за пианино, я изо всех старался не думать ни о Густаве, ни о Надире. Но это не получалось. Перс был прав. У Густава мои глаза. Мои глаза - это единственное, чем бог не обделил меня. И моего сына. Он подарил ему мои глаза.
Я невольно улыбнулся, вспомнив мальчика. Он сразу показался мне таким знакомым и родным… Теперь мне стало понятно, почему так было. Он мой сын. Мой сын! Боже, да я никогда и мечтать не смел, что я продолжу свой род. И больше – мне этого не хотелось, ведь я думал, что в таком случае передам ему свою внешность, а я не хотел калечить жизнь ребенку. Но Густав… Густав красив! Ему не передалось мое проклятие. Спасибо тебе, Господи, за это!..
Я думал всю ночь о том, что произошло, пока незаметно не провалился в сон.
Проснувшись, я оделся, сделал себе горячего чая и вышел на пожарную лестницу, чтобы насладиться прохладным и свежим утром. Настроение было отличное, и, казалось, ничего не могло его испортить. Мне было так хорошо, как никогда.
Но вдруг день стал еще лучше. Как только я вышел на полуразрушенный балкон, то увидел, что к моему дому приближается женщина. Я сразу узнал ее, и мое сердце замерло. А потом забилось намного быстрее. Солнце вдруг исчезло для меня. Почему? Потому что я увидел ту, которая и была для меня солнцем. Ту, которая была для меня самой жизнью.
Кристин. Она шла уверенно, как будто знала, что я живу здесь. Но откуда? Как она узнала? Может, Надир рассказал?.. Все мысли вдруг исчезли из моей головы, когда она подошла к стене и, задрав голову, посмотрела на меня, замершего с чашкой чая в руках и смотрящего на нее с недоумением. Затем она улыбнулась мне.
– Доброе утро, Эрик! – похоже, у нее было хорошее настроение. Уже собираясь ответить ей как можно вежливее, я вдруг услышал мой внутренний голос, который ядовито сказал:
«Надеюсь, ты еще не забыл, что она сделала? Она оставила тебя ради этого подонка Рауля! Она причинила тебе боль!»
Я мысленно застонал. Зачем он появился? Ведь все было так хорошо, я почти забыл о том, что когда-то произошло!..
«Нет, ты не сможешь так быстро забыть. Как бы ты не хотел этого, но ты не сможешь… Такое быстро не забывается!»
– Эрик?.. – недоуменно спросила меня Кристин, и я осознал. Что уже минуту стою, как статуя, и смотрю на нее. А что она там говорила?.. Ага!.. Пожелала мне доброго утра!..
Я отхлебнул напитка и спросил как можно язвительнее:
– И чем же оно такое доброе? – казалось, Кристин была сбита с толку, ведь ответила мне не сразу: