У нас всё хорошо
Шрифт:
– А почему ты думаешь, что журналистика – не моё?
Как тонущий хватается за хрупкую соломинку, он отчаянно цеплялся за дядю Вову и готов был уже потерпеть немного критики в свой адрес с тем только условием, чтобы получить так необходимую ему помощь.
Дядя Вова сделал пару последних глотков и помахал официанту пустым бокалом.
– Понимаешь. Даже не знаю, как тебе сказать… Уж больно ты горячишься. Нельзя в нашем деле так. Тут надо без фанатизма. Что говорят, то и пиши.
– Как это «что говорят»? – вскипел Олег.
–
– Нельзя так реагировать.
– А что мне, расцеловать тебя за такие слова? – сердито бросил Олег.
– Может, и расцеловать. Я ведь дело говорю. Объясняю тебе, балбесу, что и как. А ты психуешь сразу. Вот за что ты всё время горло дерёшь? Чего в драку лезешь?
– За правду, – не раздумывая, отрапортовал Олег.
– За какую такую правду?
– Как за какую? Она ведь одна.
– Это тебе так кажется. Ты видишь именно так и думаешь, что это и есть правда. А кто-то видит по-другому – для него правда уже другая. И он не понимает, как можно видеть иначе. Но каждый из вас думает, что прав он. В результате – конфликт, который разрешить можно только с позиции силы. Понимаешь?
– Не очень, – признался Олег.
– Потому что привык думать, что ты всегда прав. И принять правоту другого не можешь.
– Ну, как же её принять, если он, этот другой, откровенно беса гонит, – Олег заметно нервничал.
– А этот другой, представь себе, убеждён, что беса гонишь именно ты.
– И чем он докажет?
– А ты чем?
– Как чем? Если я так считаю, то у меня обязательно есть доказательства.
– Но это для тебя доказательства, а для него – просто фикция.
– Что значит «фикция»? Как он может так говорить?!
– Да не горячись ты так. Возьмёт и скажет. И ничего ты с этим не поделаешь.
Давняя рана Олега отреагировала острой болью на эти слова. Опять это «ничего не поделаешь», опять надо терпеть и смиряться. Не ожидал он этого от дяди Вовы…
– Я не могу так, – отрезал он жёстко.
– Как не можешь? – удивился дядя Вова.
– Смиряться. Терпеть. Закрывать глаза на глупость, враньё, несправедливость… – Олег понял, что потерял сейчас не только надежду на новую работу, но и товарища, которому он верил, на чьё понимание и поддержку рассчитывал.
– Ладно-ладно, успокойся. Прямо, как на трибуне.
– Я серьёзно, а ты иронизируешь. Как ты можешь… – Олег не скрывал своей обиды.
– Я объяснить тебе пытаюсь, что нет никакого смысла махать шашкой или орать до хрипоты, отстаивая то, что ты считаешь правдой.
– Что значит «считаешь правдой»? Ведь есть объективная реальность, есть факты, которые невозможно игнорировать. Нельзя говорить, что этого нет, если оно есть. И наоборот, если чего-то нет, то как можно говорить, что оно есть?
– Очень даже можно. Поверь мне.
– И как же ты… – Олег запнулся. – Как же ты с такими мыслями работаешь в прессе? Люди ведь читают твои статьи и верят тебе.
– Это их проблемы. Меня читает тот, кто хочет верить в то, что я пишу. Кто верит в другое, тот не читает. Или читает, чтоб разнести всё в пух и прах…
– Я и подумать не мог, что ты так относишься к своей работе…
– Так – это как? Не уважаю, значит?
– Да, не уважаешь. Я думал, ты веришь в то, что делаешь. Стараешься служить правде, людям…
– А я им и служу. Я пишу то, что они хотят читать. Или готовы, точнее.
– А почему ты не пишешь то, что хочешь писать?
– Почему не пишу? Пишу. Когда могу.
– И тебя это устраивает?
– Что именно?
– Что ты не всегда делаешь то, что хочешь?
– По-другому не выходит, – пожал дядя Вова плечами. – Жизнь такая…
– Так давайте изменим эту жизнь! Давайте потребуем от редактора, чтоб давал нам писать нормальные вещи, чтоб не резал всё подряд!
– И что?
– Как что? Будем писать правду. То, что нужно людям.
– Опять двадцать пять, – тяжело вздохнул дядя Вова. – Откуда ты знаешь, какую правду эти люди хотят знать. Если они читают нас такими, как мы есть сейчас, значит, их всё устраивает. Им нравится наша правда, понимаешь?
– Так нет же в нашей газете никакой правды!
– Это ты так думаешь, потому что видишь иначе. Посмотри сколько сейчас разной прессы. Одни одно говорят, другие – другое. И все верят в то, что говорят. Так всегда было. Поверь мне, я в своей жизни чего только ни писал. И что надои растут благодаря мудрой политике партии, и что…
– И в это тоже верил? – ухмыльнулся Олег.
– А ты веришь, что дело твоих этих автогонщиков, которые сбили ребёнка, передадут в суд, как ты того добивался? И что суд вынесет честное решение – в это веришь?
– Да, верю, – отчеканил Олег так твёрдо, как только мог.
– А если их всё-таки оправдают? Или вообще суда не будет? Что ты тогда скажешь? Во что будешь верить?
Олег растерялся.
– Признаешь, что они невиновны? – напирал дядя Вова. Он уже прилично набрался и тоже начал вдруг петушиться.
– Не знаю. Я надеюсь, что их накажут. Я верю в это. Иначе…
– Что иначе? Задепрессируешь? В петлю полезешь? Типа жизнь – жестянка. Одна несправедливость кругом…
– Зачем ты так? – устало выдавил Олег. Ещё минуту назад он чувствовал себя героем, храбрился, готов был нацепить на всех ярлык трусов, а сам ринуться в бой, но неожиданно совсем расклеился, точнее даже рассыпался, словно его, как хрупкую вещицу, приложили сверху тяжеленным пресс-папье.