У нас всё хорошо
Шрифт:
Объявись он сейчас в этой дядиной фирме, к нему наверняка будут относиться так же – решил Олег и продолжал упорствовать, ссылаясь на нехватку знаний, навыков и даже на выпускной курс.
«Не хочешь – как хочешь», – согласился дядя после повторного отказа, чем, как ни странно, расстроил вдруг Олега, который почему-то предполагал более длительные уговоры. И тогда он, поёрзав немного, всё же дал согласие, в который раз напомнив дяде, что тот берёт на работу малознающего и неопытного сотрудника.
Итак, у Олега началась взрослая трудовая жизнь. Он изрядно понервничал, готовясь к своему первому рабочему дню. Долго прикидывал, стоит ему скрывать своё родство с начальником или нет. Сильно переживал, что на первом в его жизни рабочем месте нацепят
Доподлинно неизвестно, что там взяли для себя на заметку его коллеги – может, они и не думали ничего такого, но сам блатной оказался не лишённым здоровых амбиций человеком и потому работать стал с особым усердием, чтоб, как говорится, не давать повода. К несчастью, завидный, прямо в духе первых советских пятилеток трудовой порыв в скором времени иссяк, и причиной этому стали те самые сослуживцы, чьё коллективное мнение так волновало Олега. Не привыкшие рваться в бой и уж тем более выказывать солидарность в столь непочётном занятии, они демонстрировали совершенно другой пример отношения к работе. И оказались в подавляющем большинстве, потому как среди подвижников в их фирме числился только директор, с утра до ночи трубивший на своём посту. Так ведь ему, как говорится, сам Бог велел. Или, выражаясь по-современному, мотивация у него другая. А Олегу-то что? Дело не его и навар, простите, не тот. Стоит ли из шкуры лезть, если жизнь, она ведь не только для работы человеку дана? Вокруг столько всего интересного, неизведанного, интригующего, и разве можно всем этим пренебречь ради каких-то там трудовых свершений?
Ответ в сложившейся ситуации был очевиден. Сделав нужные выводы, Олег заметно сбавил обороты, хотя сильно, конечно, не наглел – боялся прогневить своего благодетельного родственника. Чуть остыв, он вдруг заметил, что крепко разочаровался в своей работе, которая показалась ему такой незначительной и даже бессмысленной. Да и вообще весь дядин бизнес, завязанный на каком-то сложном многоуровневом посредничестве, выглядел теперь, по здравому размышлению, пустым, непродуманным занятием, которому не хватало ни масштаба, ни так необходимых Олегу перспектив.
Он загрустил. Потом задумался и решил, что требуются перемены. Причём глобальные: не просто работу сменить, но и горизонты профессиональные расширить. Экономика, видевшаяся ему ранее царицей наук, началом всего и вершиной, с которой открывается истинный взгляд на устройство мира, вдруг потеряла ту привлекательность, которую обрела когда-то в его юном, жаждущем больших свершений сознании. Отчёты, балансовые ведомости, планы – от всего этого веяло скукой и полной беспросветностью. А он жаждал полёта, ярких впечатлений и взрыва эмоций.
Помаявшись в опостылевшей фирме аккурат до получения диплома, Олег выпорхнул из её тесных объятий и совершенно неожиданно для всех и даже для себя залетел в штат набиравшего обороты интернет-издания, которое он с удовольствием читал, будучи ещё студентом, но ни в каких своих самых смелых фантазиях не мог представить, что сможет там работать. И когда увидел на сайте издания объявление о вакансии журналиста, поколебавшись немного, решил всё-таки откликнуться. Олег знал наверняка, что ему здесь ничего не светит, но желание приобщиться к когорте смелых, бескомпромиссных и талантливых авторов было так велико, что он не устоял, состряпал резюме и отправил ссылку на свой профиль в одной соцсети, где делился время от времени мыслями по поводу. Была у него там парочка особо дорогих ему публикаций, хлёстких, метких, вызвавших большой резонанс среди обитавшей там публики, которая щедро засыпала его лайками, словами поддержки и благодарности. Олег хорошо помнил это пьянящее чувство собственной значимости, которое подспудно приводит к крамольной мыслишке о власти над думами жаждущих познания людей,
Не знал он тогда, что журналист, в отличие от блогера, пишет не то, что думает или о чём хочет писать, а то, чего требует редакционная политика, которую определяют вовсе не журналисты и даже не читатели, а тот, кто эту всю музыку оплачивает. Хозяин издания, не лишённый политических амбиций финансовый воротила, потратился на этот проект из вполне прозаичных целей: сделать себе нужную рекламу, конкурентам – антирекламу и занять так необходимый ему для расширения своего бизнеса государственный пост. Пока он шёл к своей цели, сотрудники его издания могли рассчитывать на хорошие гонорары и свободу творчества. Как только заветная должность оказалась у воротилы в кармане, редакционная политика начала потихоньку меняться, гонорары уменьшаться, а число недовольных такой ситуацией стало расти. Люди увольнялись, и вместо профессионалов приходилось брать сотрудников менее опытных. Глянув краем глаза на Олегову писанину, несколько эмоциональную, но грамотно изложенную, редактор издания решил дать ему шанс. “Потенциал у парня есть, остальному научим. Хоть звездиться не будет, раз без опыта”, – рассудил он.
Олег чуть не сошёл с ума от счастья – он никак не мог поверить, что в его судьбе случился такой мощный рывок. Подумать только, ещё вчера он был ни дать ни взять обычной конторской крысой, а тут вдруг стал рупором эпохи, светочем, окном в мир…
Но светить из небольшого запыленного окошка в перегруженном людьми и компьютерами кабинете оказалось крайне затруднительно, да и с мечтой о пламенном трибуне тоже пришлось расстаться: суровая редакторская правка не хуже пожарного водомёта гасила огонь мятущегося журналистского сердца, которое, поостыв, не рвалось более из груди, не полыхало, а лишь тлело жалкой искоркой недокуренной сигареты.
Правда, это будет позже, не сразу. Только спустя время Олег поймёт, что все его горячие устремления рвануть, подобно марафонцу, в далёкие безоблачные дали напоминали больше танцевальную фигуру с красивым названием пируэт. Поворот направо, поворот налево – сколько ни двигайся, всё равно возвращаешься в исходную позицию.
Вертелся так Олег долго, до головокружения, до потери равновесия и жуткой усталости.
«Сколько можно? – вдохновенно выбивал он на затёртых клавишах. – Сколько можно терпеть это беззаконие?» После вопросительного знака норовил ещё пристроить восклицательный, но тут же вспоминал, что тот не дотянет даже до самой первой правки и сгинет бесславно под рукой бездушного редактора, который не ведает ни пощады, ни гражданской чести. Посокрушавшись с минуту, Олег переводил дыхание и с новым рвением шёл в свою словесную атаку либо на проворовавшихся чиновников, либо на не имущих стыда богатеев, которые каким-нибудь боком обязательно касались этих самых нечистых на руку державных слуг. Обличал, сыпал щедро цифрами и фактами, клеймил позором, пыхтел что было мочи и уже готовил на груди место под орден, а его детище безжалостно перекраивали вдоль и поперёк, превращая суровый приговор в невнятный детский лепет. Это в лучшем случае. А в худшем – всё обзывалось судом Линча и шло в корзину.
Эта вопиющая несправедливость заводила Олега ещё больше, чем тот самый беспредел, о который он так рьяно затачивал своё журналистское перо.
– Ну почему?.. – чуть ли не со слезами на глазах бросался к собратьям по этому самому перу, взывая оных к состраданию. Но коллеги, чьи труды так же регулярно подвергались кастрации или смене пола, мало проникались чужим горем: некоторые вообще никак не реагировали, иные спешили заверить, что тупое начальство – неизменный атрибут этого мира, крайне далёкого от совершенства и уж никак неспособного претендовать на звание самого лучшего из миров. «Он даже в первую десятку не попадает», – пошучивали некоторые циники от четвёртой власти, успевшие набить руку на всякого рода рейтингах.