У порога великой тайны
Шрифт:
Фаминцын и в самом деле стоял далеко от революционных идей и от революционеров. Политика, думал он, не его дело. Он служит науке. Науке и справедливости. Так ему казалось.
Но много раз он имел возможность убедиться, что человеку, занимающему высокое общественное положение, стоять вне политики — это все равно, что стоять на одной ноге… В мире лжи и обмана борьба за правду, против произвола — уже политическое выступление. Если ты прямодушен, то рано или поздно все равно вторгнешься в политику. Ведь для тех, кто сидит на престоле, и особенно для тех, кто вертится вокруг него, всякая борьба за правду
Фаминцын был в числе тех русских ученых, которые боролись против реакционной политики царского правительства в области просвещения, против преследования передовой части студенчества. Царские власти неизменно назначали на пост министра просвещения оголтелых душителей свободной мысли, заботившихся о том, чтобы образование досталось как можно меньшему числу детей и юношей. И действительно, в девяностых годах прошлого века восемьдесят процентов населения России оставалось неграмотным. Недаром Ленин назвал тогдашнее министерство просвещения «министерством затемнения».
В 1899 году студенты освистали ректора Петербургского университета. По этому случаю в университет вызвали полицейских, которые избили студентов нагайками. Возмущенный этой и другими подобными расправами, Фаминцын составил записку и передал ее для прочтения на общем собрании Академии наук. Ученый с гневом писал: «Даже лица военного ведомства, привыкшие к строгой дисциплине, неоднократно заявляли мне удивление, что в нашем министерстве (народного просвещения. — М. И.) господствует ничем не обузданный произвол…»
Документы, исходящие от академиков, полагалось оглашать на общем собрании без всякою просмотра. На этот раз вице-президент предварительно прочитал записку Фаминцына и отказался оглашать ее на собрании. Все же документ, содержащий факты, изобличающие власти в издевательстве над студентами, получил огласку. И тогда «августейший» президент Академии наук, великий князь Константин, объявил Андрею Сергеевичу строгий выговор. Строгий выговор шестидесятипятилетнему всемирно известному ученому за то, что он сказал правду!
Недовольство президента, правда, мало смутило Фаминцына. Вместе с академиком Н. Н. Бекетовым он собрал больше ста свидетельских показаний о насилиях полиции над студентами. Андрей Сергеевич добился освобождения из-под ареста студентов, которым грозила отдача в солдаты за участие в «беспорядках».
Спустя пять лет Андрей Сергеевич получил от того же Константина второй выговор. На этот раз за то, что Фаминцын в числе многих других русских ученых подписал обращение, получившее широкий отклик в России и за границей. В обращении говорилось, что «правительственная политика в области просвещения народа, внушенная преимущественно соображениями полицейского характера, является тормозом в его развитии, она задерживает его духовный рост и ведет государство к упадку».
Фаминцын горячо любил свою родину. Он дорожил честью и достоинством русской науки и давал отпор всем, кто стремился ее принизить. В 1883 году Андрей Сергеевич выпустил в свет труд — «Обмен веществ и превращение энергии в растениях». Эта книга служила настольным пособием нескольким поколениям ботаников, а некоторые ее главы не потеряли значения по сей день, хотя наука с того времени ушла далеко вперед. В
Вместе со своим другом, гениальным химиком Александром Михайловичем Бутлеровым, Фаминцын вел борьбу с иноземным засилием в Академии наук, с косностью и бюрократизмом, сковывавшими науку. Бутлеров и Фаминцын резко протестовали, когда в 1880 году реакционное большинство отказалось избрать в члены Академии Дмитрия Ивановича Менделеева. Спустя шесть лет, уже после смерти Бутлерова, Фаминцын вновь предложил избрать в академики Менделеева. И вновь последовал отказ, а президиум Академии вынес Фаминцыну порицание. Порицание за то, что Андрей Сергеевич защищал кандидатуру великого ученого, творца «Периодической системы элементов!»
На Васильевском острове, на углу Седьмой линии и набережной Лейтенанта Шмидта, стоит трехэтажный дом. Старый скромный дом, возведенный в самом начале XIX века. Он украшен лишь одним широким балконом, опертым на ребристые колонны.
Как и многие другие ленинградские здания, дом ныне выкрашен в желтый цвет. Желтый цвет — самый яркий цвет для нашего глаза, и в серые дождливые дни, даже в туман, такие постройки приметны. А дом на Седьмой линии и следовало выделить. На его фасадах, в простенках, прибиты бронзовые мемориальные доски. На них начертаны имена русских ученых, проживавших в этом доме, издавна принадлежащем Академии наук, — В. В. Петров, Б. С. Якоби, П. Л. Чебышев, И. П. Павлов, В. И. Вернадский, А. П. Карпинский, А. Е. Ферсман, А. С. Фаминцын… Больше двадцати досок.
Андрей Сергеевич Фаминцын в этом доме и умер.
Шел 1918 год. Грозный, ликующий, суровый и голодный тысяча девятьсот восемнадцатый год. Город пустел, — больше миллиона петроградцев рассеялось по белу свету. Не дымили заводы, лишенные угля. Мастеровые, сбившись в нестройные, пестрые колонны, уходили на фронт. Таяли запасы хлеба: с конца апреля паек сократили до восьмушки на человека.
Фаминцын жил в полной тишине — он оглох. Как-то, оступившись, сломал ногу. Перенес тяжелейшую операцию — у него случился заворот кишок, от непривычно грубой пищи, должно быть. И ему пошел восемьдесят четвертый год. А он не только жил, но работал изо дня в день, с утра до вечера. И ни за что бы он не покинул свой город, казавшийся ему умершим.
Пока стояло тепло, он выбирался иногда на улицу. Воздух был по-деревенски чист и свеж. Меж булыжин мостовой пробивалась изумрудная трава. В таком воздухе в городе, лишенном угля и дров, могут завестись и лишайники!..
Осень. Нет керосина. Нечем топить печку. Нет Пелагеи. Электрическая лампочка то горит вполнакала, то гаснет. Фаминцын трудится. Только смерть может остановить эту большую, исхудавшую руку, выключить яростный мозг. Вот плотные, тронутые желтизной листы, исписанные в последние недели жизни. О чем это? Все о том же — что из живой клетки можно выделить хлорофилловое зерно и можно заставить его развиваться самостоятельно.