У смерти два лица

Фрик Кит

— Мне пора идти.

Кейден тоже встает:

— Думаю, пора.

В его голосе звучит жесткая, даже жестокая нотка.

— Послушай, я не вру тебе, — говорю я, неожиданно переходя к обороне.

В конце концов, это он тут лгал всем о своих якобы идеальных отношениях с Зоуи, а сам пытался набраться мужества уйти от нее к Тиане.

— Эти воспоминания настоящие!

— Если тебе хоть что-то известно о том, где ее искать, — говорит Кейден, стиснув зубы. — Ты должна рассказать об этом, Анна. Ты должна пойти в полицию.

— Я ничего не знаю, — я отступаю на шаг, сердце снова бешено стучит. — Клянусь!

Кейден сурово смотрит

на меня. Я пытаюсь выдержать его взгляд, но он словно пронзает меня насквозь.

— Думаю, тебе пока лучше держаться подальше от Уиндермера, — говорит он.

Мои глаза машинально обращаются к дому, к воронам, снова собравшимся на перилах балкона на третьем этаже. Открывается окно, и на мгновение небо перед Уиндермером закрывает облако черных перьев. Потом, когда птицы рассаживаются на стоящем неподалеку дереве, я вижу в окне худое лицо миссис Толбот. Мою голову снова наполняют ее слова, сказанные на дне рождения Тома, который был, кажется, уже миллион лет назад: «…Я надеюсь более никогда не видеть вас в Уиндермере. Нам не нужно лишнего… беспокойства».

Я разворачиваюсь и убегаю.

28. ТОГДА. Август

Херрон-Миллс, Нью-Йорк

Мои сны наполнены треском и шипением, от которых я не могу избавиться. Даже проснувшись, я слышу в голове гудение пчелиного роя, никак не желающего улетать. К счастью, у Пейсли на утро понедельника назначены игры с Рэйчел, поэтому на несколько часов я предоставлена самой себе. Я бесцельно плаваю в бассейне Беллами, пытаясь разгрузить голову, расслабиться. Мне нужно прийти в себя. Нужно отключиться от всего этого, что бы это ни было. Я подныриваю, подставляя все тело прохладным объятиям воды, и представляю себе, как пчелиный рой вырывается у меня из ушей, носа, рта и тонет, опускаясь на гладкую темно-синюю плитку дна.

Когда я всплываю, гудение становится только громче.

Я не мoгу сосредоточиться. Там, где еще несколько недель начал сошли солнечные ожоги, чешется кожа. От одной мысли о еде живот начинает недовольно урчать. Когда Элизабет вскоре после полудня привозит Пейсли, я веду девочку к Дженкинсам и жую кубики льда, пока она ест. Мы идем в кино на фильм, который видели уже дважды, и мое воображение уплывает в комнаты, полные мутной воды и кувыркающихся в темноте девушек в золотистых платьях. Когда фильм заканчивается, я сижу неподвижно в кресле, пока Пейсли не трясет меня за руку:

— Анна, пора идти!

Я забыла, где мы. Я вообще забыла о Пейсли. Мне нельзя доверять заботу о ней. Я едва способна удержать в голове хотя бы две мысли сразу.

Мы с Зоуи дружили. В новогоднюю ночь я была в отключке.

Сны в понедельник более статичны. Проснувшись во вторник, я даже не уверена, что ложилась спать. В зеркале в ванной я вижу темные круги, наливающиеся под глазами, словно грозовые тучи. Я пытаюсь их замаскировать, но консилер лишь превращает меня в привидение, подравшееся в баре и проигравшее. Под пчелиное гудение я ползу на кухню, где у Эмилии включены местные новости. Я наполняю миску фруктами, которые не собираюсь есть, под объявление диктора о том, что плавание и рыбалка на озере Пэрриш запрещены до особого уведомления.

— Там нашли ядовитые водоросли, — заявляет Пейсли с набитым хлопьями ртом. — Я хочу посмотреть.

Я киваю. Озеро Пэрриш. С этим я справлюсь.

—

Хорошо. Не знаю, много ли мы там увидим, но можно сходить туда после завтрака и проверить.

Пчелы в голове загудели еще сильнее.

Похоже, большей части населения Херрон-Миллс пришла в голову та же идея. Все, кому не надо быть на работе, собрались на берегу и смотрят, как группа работников парка на небольших лодках плавает по озеру. На улице жарко, но меня не перестает бить озноб. Одни работники в лодках сыплют в озеро из больших мешков что-то похожее на наполнитель для кошачьих туалетов, а другие собирают буро-зеленые водоросли с поверхности озера с помощью сетей или длинными крепкими баграми поднимают их со дна. Пейсли замечает чуть дальше в толпе Мартину и тащит меня к ней.

— Это химический гербицид, безопасный для рыб, — говорит она, еле оторвавшись от телефона, чтобы поздороваться с нами. — Я уже спрашивала.

Я смотрю на ее экран — на нем открыто приложение для заметок. Слова пляшут перед глазами, будто крошечные насекомые на солнце. Я почему-то вспоминаю муравьев, которых поджаривают под увеличительным стеклом, и снова содрогаюсь. Мартина продолжает печатать, потом, наконец, убирает телефон.

— Интересно? — сквозь неумолкающее гудение пчелиного роя собственный голос кажется мне слишком высоким и напряженным.

Она пожимает плечами:

— Через несколько недель начинается учеба. Мне нужно к началу семестра придумать какие-нибудь идеи для газеты.

Я энергично киваю, и ее лицо скачет вверх-вниз перед глазами. Мартина впервые смотрит прямо на меня.

— С тобой все в порядке? Ты что-то… бледновата.

— Все хорошо, — быстро отвечаю я. — Просто не выспалась.

Мартина хочет сказать что-то еще, но Пейсли тянет ее за карман платья.

— Расскажи, что случилось, — она высоко вытягивает шею, чтобы разглядеть хоть что-то сквозь толпу взрослых. — По телевизору сказали, что рыба погибла.

— Ага, — говорит Мартина, переключив внимание на Пейсли. — За выходные погибло много рыбы, и были взяты пробы воды. Похоже, в озере завелась какая-то новая растительность, и она ядовита для рыб. Может быть ядовита и для людей и домашних животных. В районе пляжа ничего не нашли, но на всякий случай решили на этой неделе провести полную очистку от водорослей, прежде чем снова открыть озеро.

— Ого! — удивленно восклицает Пейсли.

Я обхватываю одной рукой живот. Трудно сказать, проголодалась я или меня тошнит. Прошлым вечером я за ужином из вежливости перехватила несколько кусочков, но уже не помню, когда в последний раз ела по-настоящему. Наверное, это был ужин в воскресенье перед тем, как Кейден сказал мне держаться подальше от Уиндермера. Живот урчит, потом замолкает, стянувшись в один тугой болезненный узел.

Мартина присаживается на корточки рядом с Пейсли и показывает на работницу парка, которая стоит на берегу в нескольких метрах перед нами и командует лодками на озере.

— Пола Эймс, директор парка Херрон-Миллс. Очень хороший специалист.

Я обвожу взглядом озеро. Посреди воды, ближе к тому берегу, что выходит на мельницу Арлинг, чем к отгороженному мелководью, женщина с длинным багром что-то говорит в рацию. Она слишком далеко от меня, чтобы расслышать ее слова, но в других лодках люди поднимают рации к уху, а потом лодки начинают двигаться в ее сторону. Один из сидящих в первой подошедшей лодке поднимает что-то похожее на огромный фонарь и светит в воду.