У смерти два лица
Шрифт:
— Нет, конечно, — Эмилия выуживает небольшую белую карточку из центрального букета. — Но это тебе лучше забрать.
Я бросаю взгляд на карточку, где просто написано: «Анна, мне очень-очень жаль. Макс». Потом я сую карточку в карман и прошу разрешения ненадолго заглянуть к Пейсли и пожелать ей спокойной ночи, чтобы Эмилия могла приступить к обычной процедуре приготовления ко сну. Поднимаясь по лестнице, я пишу Максу.
• Широкий жест, но нельзя просто так появляться в доме моих работодателей. Пожалуйста, больше так не делай.
Он отвечает тут
• Прости, пожалуйста. Я только хотел извиниться. По одному букету за каждую неделю, которую тебе не звонил. Надеюсь, ты меня простишь, Анна.
Как банально. Сначала он не звонит почти четыре недели, потом делает дорогой и неоригинальный жест. Даже если бы он мне нравился, я бы на это не купилась. Четыре недели — это примерно на три с половиной недели дольше, чем нужно. К тому же он — редкая скотина. Я не успеваю ответить, как он пишет снова.
• Не только за то, что не звонил. Еще и за то, как я вел себя четвертого. Это было недопустимо, и мне очень жаль.
• Считай, что извинения приняты, но не думаю, что мы друг другу подходим. Спокойной ночи, Макс.
Отправляю сообщение и перевожу телефон в беззвучный режим. Я иду в спальню Пейсли — красивую комнатку с персиковыми стенами в конце коридора на втором этаже со стороны Кловелли-коттеджа, выходящей на Уиндермер. Мы играли здесь пару раз, но на втором этаже я бывала редко. Уже почти девять, и Пейсли переодета в ночную рубашку. Обычно в это время Эмилия уже укладывает ее в кровать. Я застаю ее сидящей на стульчике у окна, выходящего на южную сторону. Она разглядывает в телескоп ночное небо.
Я и забыла, что ты увлекаешься астрономией.
Она оборачивается и пожимает плечами:
— Мы общаемся только днем. А сейчас ты тоже можешь поглядеть.
Я рассматриваю пособия по астрономии для детей, разложенные на круглом игровом столике у окна. На пробковой доске на стене над столиком висит большой список созвездий, планет, фаз луны и дат их наблюдения.
— Сегодня очень чистое небо, — говорит она. — Можно увидеть созвездие Девы. И Льва.
Пейсли встает, давая мне возможность посмотреть. После недолгой и безуспешной попытки отыскать звезды, которые она описывает, я аккуратно наклоняю телескоп вниз, к Уиндермеру. Сначала я не могу понять, что передо мной. Само здание находится слишком близко к дороге, чтобы как следует разглядеть его с этой точки, но, отрегулировав линзу, я понимаю, что это загон для верховой езды. И четко вижу обугленный участок земли, где стояла конюшня.
Я снова направляю телескоп в небо.
— Ты когда-нибудь смотришь на соседей? — спрашиваю я у Пейсли. — На Уиндермер.
Она смотрит на меня, наморщив нос:
— Это же значит подглядывать!
Я пожимаю плечами:
— Просто мне было бы любопытно.
— Мне нужно почистить зубы, — вдруг вспоминает она и спешит по коридору в ванную.
Явно не стоило начинать этот разговор. Я остаюсь одна в ее комнате. Возможно, Пейсли лучше меня. Но если бы я была восьмилеткой с прекрасным видом на двор соседей, я бы оттуда глаз не сводила.
Вернувшись в свой домик у бассейна, я ложусь на застеленную кровать и смотрю в потолок. По привычке начинаю смотреть в телефон, сама не зная, что ищу. Информацию.
Сердце замирает в груди.
Погребенные среди бесконечных «привет», «ты классная» и «здорово, красотка» от незнакомых парней, в списке оказываются два запроса от десятого и двадцать восьмого декабря.
Сообщения от Зоуи Спанос.
ЧАСТЬ IV
Тело
Ты — персонаж истории, но это не делает тебя менее настоящей.
4
Пер. А. Дубининой.
26. СЕЙЧАС. Сентябрь
Херрон-Миллс, Нью-Йорк
— Это называется досудебное ходатайство о снятии обвинений. Они подали его вчера на основании неправомерных действий полиции. Меня нельзя было допрашивать несколько часов без записи и до приезда матери. И, разумеется, мои показания расходятся с результатами вскрытия, что тоже играет в мою пользу.
Сегодня голос Анны звучит бодро; в нем не осталось ни капли тупого безразличия, к которому уже успела привыкнуть Мартина.
— И что дальше?
Уже почти пять часов субботнего дня. Мартина снова сидит в чулане в своей комнате и разговаривает с Анной, хотя должна заниматься совсем другими делами. На следующей неделе ей сдавать экзамены, но мама и папа еще не знают, что она уже перенесла дату на ноябрь. То, что происходит сейчас, куда важнее, чем какой-то тест, который она все равно завалит.
— Мы надеемся, что судья согласится сиять обвинения. Но всякое может случиться.
— Например?
— Ну, обвинение может подать протест на наше ходатайство. Мои адвокаты гарантируют, что так и будет, поэтому я готова. Потом судья назначит дату, когда обе стороны должны явиться в суд и представить свою позицию.
— А потом будет решено, удовлетворить ходатайство или нет?
— Верно. Если его отклонят, то мы вернемся к началу. Или я признаю себя виновной без суда, или начнется процесс. Но если удовлетворят, то все обвинения с меня будут сняты и я вернусь домой.
Мартина не уверена, но ей кажется, что напряжение в голосе Анны — это еле сдерживаемые слезы.
— Сколько тебе еще ждать? — тихо спрашивает она.
— Не знаю. Думаю, обвинение ответит довольно быстро, но это зависит от графика судьи и от даты слушаний.