У стен Анакопии
Шрифт:
И вот он вышел из-за скалы — высокий, прямой; его худые руки и ноги обнажены, а тело покрывает овечья шкура. Голова жреца, совершенно лысая, блестит на солнце, зато белоснежная борода достигает колен; глаза полузакрыты. За ним идет Мудрый Пшкяч; он несет на вытянутых руках жертвенный нож из зеленовато-серого камня, лежащий на шкурке ягненка. Откуда, из какой глубины веков попал этот нож к абазгам, неведомо, но сколько они себя помнят, он всегда был обязательной принадлежностью моления. Жрецы передавали его друг другу как величайшую реликвию предков, потому что их боги принимали жертвы, только заколотые этим ножом — таким же вечным, как сами горы, ибо, над нефритом, из которого он был сделан, время не властно.
Жрец вошел в полукруг. Двенадцать стариков повернулись к нему лицом. Пшкяч стоял несколько в стороне, все так же держа на вытянутых руках священный нож.
— Псырцха Аныха, мы пришли к тебе. Услышь нас!..
Скала многократным, постепенно замирающим эхом ответила: «нас-ас-ас...». Стало совсем тихо. Все ждали знака: услышало ли божество, покровительствующее Псырцха, голос их жреца? Над скалой появился белохвостый орлан; он сделал круг над поляной и, неторопливо взмахивая широкими крыльями, полетел в сторону реки Апсары. У него свои заботы — высмотреть в ее быстрых прозрачных струях форель и молниеносным броском выхватить рыбину из воды для голодных птенцов. Но для абазгов орлан явился знаком того, что божество их услышало.
— Псырцха Аныха услышала нас! — ликующе провозгласил жрец. — Воздадим должное ей!
В ту же минуту молодой абазг выбежал из зарослей рододендрона с белой овцой на плечах. Овца — любимое животное богов. Они подарили ее детям гор вместе с ачарпыном[54] для того, чтобы тем было что приносить в жертву и чем услаждать слух. Коза же досталась абазгам от своенравных карликов-ацанов, потому-то козы шкодливы и непослушны. По знаку жреца молодой абазг внес овцу в полукруг, в то же время Пшкяч передал нож крайнему старику — тот следующему, и так, обойдя всех почтеннейших дадалов, он очутился у жреца; тот вознес нож над головой. Пусть Псырцха Аныха убедится: это не какой-нибудь, а священный нож предков. Меж тем молодой абазг опрокинул овцу на спину, и в то же мгновение жрец коротким и сильным ударом ножа рассек ей горло. Хлынувшую кровь он стал сливать в углубление. Пока в чашу текла кровь, абазги пели обрядовую песню — просили Псырцху Аныха принять их жертву. Жрец простер руки к скале. Песня оборвалась.
— Псырцха Аныха, угодна ли тебе жертва?..
Снова гулкое эхо прокатилось над рощей. Некоторое время все напряженно слушали. Где-то вверху каркнул ворон, ему отозвался другой. Молящиеся приняли это как знак того, что жертва благосклонно принята.
— Псырцха Аныха, выслушай нас и помоги! — сказал жрец. — На нашу землю пришли враги. Их великое множество, и мы не можем одолеть их без помощи духов гор. Они свирепы и жадны. Не дай погубить почитающих духов гор и тебя. Нашли на врагов гнев великого Афы. Пусть владыка молнии и грома испепелит небесным огнем ненавистных пришельцев. Пусть Алышкянтыр[55] напустит, на врагов собак, пусть Ажвейпш натравит на них злых зверей!.. Мы молим тебя: заступись за нас перед духами гор, пусть обрушит на незванных пришельцев свою грозную силу... Заступись!
Все молящиеся трижды громко произнесли:
— Заступись!..
Настала тишина. Жрец стоял, напрягшись, как натянутая тетива, и смотрел вверх; он слушал только ему одному доступный голос божества.
— Абазги! — торжествующе провозгласил жрец. — Псырцха Аныха повелела мне сказать вам: духи гор помогут своим любимым детям, если они сами не будут сидеть сложа руки... Объединяйтесь в отряды! Избирайте из своей среды предводителей!.. Занимайте перевалы и ущелья, угоняйте окот в горы... Убивайте врагов кто как может!.. Духи гор обещают нам победу. Враг уйдет с большим уроном и позором, от стен Анакопии!.. В бой, абазги, с нами духи гор!..
— В бой, в бой! — откликнулись воины.
Жрец обессиленно опустился на камень. Его бережно поддерживали. Старик дрожал от возбуждения. Сначала двенадцать дадалов, по старшинству, подходили к камню, окунали в жертвенную кровь палец и мазали ею лицо, одежду, оружие, потом это проделали простые абазги. Каждый чувствовал при этом прилив сил и мужества.
7
Утром из Цхума в арабокий лагерь, ставший против Анакопии, прибыл сам наместник халифа Хишама на Кавказе, гроза неверных Мерван ибн-Мухаммед, или Мурван Кру, как звали его картлийцы. Он со вчерашнего дня был мрачен и зол. Сопровождавшие его начальник тридцатипятитысячного войска Сулейман ибн-Исам, советники и улемы чувствовали, что гроза вот-вот снова разразится. Стадо коз и несколько неуспевших
— Где золото ромеев, которое вы мне обещали? Где головы неверных? Мои воины не подбирают крохи на чужих военных пирах. Вон с моих глаз! — Мерван разогнал всех советников. Особенно бесило его то, что картлийцы ночью прорвались сквозь кольцо окружения и успели уйти в Анакопию. Он обещал Средоточию вселенной пригнать их на волосяном аркане к подножью его блистательного трона и достойно наказать за восстание. Мервану донесли, что правителей упустили кельбиты, которых картлийцы немало побили в ночном бою. Утром Мерван поднялся вместе со звездой пастухов и отправился в Анакопию, которую уже обложили войска Сулеймана. При первом беглом осмотре анакопийской крепости опытный полководец понял: взять ее будет трудно, для этого потребуются осадные машины, а они, по его распоряжению, остались разрушать Келасурскую крепость.
Сойдя с великолепного белого коня, Мерван сел перед шатром на подушки и с презрением уставился на склонившихся перед ним военачальников. Только Сулейману милостиво было разрешено стоять рядом. Мерван был в шелковом бурнусе; искусно сложенную чалму украшало страусовое перо, прикрепленное к ней брошью из большого кроваво-красного рубина, окаймленного алмазами. Улемы и советники притаились за шатром, не смея иоказываться на глаза наместнику. Все со страхом смотрели на Мервана, ожидая какую позу он примет. Мерван взялся за бороду и склонил голову, значит, еще не остыл; в таком случае лучше держаться в тени. Все затихли. В кого же ударит молния его гнева? Больше всех причин для беспокойства было у начальника кельбитов Юсефа. Ему Мерван поручил захватить живыми Мириана и Арчила с их семьями.
Имя блистательного омейяда Мервана ибн-Мухаммеда, двоюродного брата и наместника халифа Хишама сияло на небосклоне Арабского Востока. Картлийцам и армянам оно ненавистно. Он уже бывал на Кавказе и под руководством тогдашнего наместника Масламы воевал с хазарами, но без особого успеха. После отъезда Масламы Мерван некоторое время сам был наместником. Но осложнения в войне с Византией вынудили халифа Хишама отозвать его с Кавказа, а вместо него назначить Саида ибн-Амра. Но Лев Пенджикента состарился и ослеп; он уже не мог заниматься кавказскими делами, а обстановка здесь стала складываться для халифата неблагоприятная. Хазары осмелели и начали теснить воинов ислама из завоеванных ими областей, восстали кахетинцы. Халиф Хишам призвал Меч ислама и повелел ему возвращаться на Кавказ. Но прежде, чем вступить в обязанности наместника, Мерван изложил Средоточию вселенной свой план войны с хазарами, ставшими на пути их завоеваний за Дербентом и Дарьялом. Основную причину неудач в войне с хазарами Мерван видел в плохой подготовке к ней. Враги узнавали о планах арабов от армян и картлийцев и успевали к их приходу собрать огромное войско, с которым мусульманские воины не осмеливались вступать в решающую битву. Халиф одобрил предложенный Мерваном план ведения войны, дал ему 150-тысячное войско и наказ возвеличить Омейядский халифат новыми блистательными победами. Прежде чем приступить к осуществлению своей главной задачи — разгрому хазар, Мерван решил обезопасить свои тылы. Для этой цели из его огромной армии было выделено войско под командованием Язила Усайда ибн-Затира ас-Сулами и направлено через Дербент сначала в Картли для подавления восстания картлийцев. Потом с тридцатипятитысячной армией Сулеймана двинулся на Эгриси. Для хазар прыжок тигра должен был выглядеть обычным карательным походом. Тем временем главные силы арабов, временно оставленные на попечение Язила, шли к Дарьялу. Халиф повелел своему брату обратить хазарского кагана в мусульманство. Тех же, кто не склонится перед зеленым знаменем ислама, было велено предать огню и мечу.
Мерван наказывал своим военачальникам: «Неверные любят своого Ису. Пусть же отправляются к нему десятками, сотнями тысяч. Никого не щадить. За спиной правоверных должна царить могильная тишина».
Он любил повторять оказанные задолго до него халифом Омаром слова: «Что за дело мяснику до количества баранов. Воины правоверных всегда побеждают, но при этом добавлял: «Будьте мясниками, режьте баранов». И свирепые кайситы и кельбиты наслаждались резней христиан. Омейяды издавна опирались на эти родовые объединения бедуинов. Надругавшись над женщинами, они вспарывали им животы, а детей подбрасывали и ловили, на острие копий или швыряли в огонь пожарищ. Картлийцы говорили: «У Мервана нет сердца, он глух к мольбам беззащитных о пощаде». Отсюда и пошло грозное прозвище его Кру, что значит глухой.